«В Датском королевстве…»

Миккель. Нет, отец, но, верно, скоро придет.

Борген. Девяносто тысяч — за меньшее я не продам.

Миккель. Что ты такое говоришь?

Ингер. Ах, Миккель, у твоего отца появилась дикая мысль — продать хутор. Из-за Андерса.

Миккель. Отец, я не понимаю, как ты только можешь говорить такую чепуху.

Борген. Чепуху?

Миккель. Наш родовой хутор! И тебе не стыдно давать волю скверному настроению?

Борген. А ты хочешь его получить? Видишь, Ингер, он молчит. И правильно делает. Когда же вы поймете? Когда? Если я потеряю Андерса, то потеряю все. Я не сказал тебе ничего, Миккель, в тот день, когда я по твоим глазам понял, что ты не разделяешь веры своего отца. Что у тебя вообще нет веры. Мне стало так больно, что просто сердце сжалось. Но я промолчал. Я пытался понять. Ты видел, что значит христианство в этом доме: я был занят песнопениями, речами, организацией празднеств, а твоя мать выполняла всю тяжелую, грязную работу… Тогда я думал: «Бог милостив, он изменится, он ведь еще так молод, настанет день…» Но шли годы, а этот день все не наступал, потому что чудес в наше время не бывает. И мне пришлось взглянуть правде в глаза — ты, мой старший сын, ты не будешь хозяином хутора. Я видел, как тебе не по душе притворство, ведь все вокруг думали, что ты — один из наших. И я пообещал себе втайне, что разрешу тете уйти, потому что мы, из Боргенсгора, с давних времен привыкли иметь право быть самими собой.

Миккель. И тогда ты позвонил в Яйтруп и спросил, не продается ли Мёллегорен.

Борген. Так ты знал об этом?! Да, мой мальчик, я сделал это, и он будет продаваться через полтора года.

Миккель. Ты все предусмотрел, отец.

Ингер. Вы хотите выгнать меня из Боргенсгора, вы оба?

Борген. Поэтому мне было так тяжело в тот день, Ингер, так ужасно тяжело в тот день, когда вы с Миккелем пришли и сказали, что обручились.

Ингер. Тяжело?

Борген. Я твой крестный, я знаю тебя с тех пор, когда ты была еще совсем маленькой. Я знал, что ты станешь прекрасной хозяйкой Боргенсгора, ты — Марфа и Мария в одном лице. И ты меня не разочаровала. Ты была лучше, чем Марен, большей хвалы я не могу тебе воздать.

Ингер. Но тогда я не понимаю, почему для тебя таким ужасным несчастьем стало мое обручение с твоим сыном.

Борген. Обручение не с тем моим сыном, Ингер. Ведь теперь унаследовать хутор должен будет Андерс.

Миккель. Гм, гм!

Ингер. Нет, послушай! Ты захотел помочь уже и самому Господу распоряжаться.

Борген. Вот я и наказан. Теперь о хуторе, Миккель. Ты знаешь, говорят, на этом месте в древние времена стоял Королевский замок. И я сделал его духовным Королевским замком нашего прихода, надеясь, что и при тебе он им останется. Этому не суждено было сбыться, и я понял почему, когда увидел способности Йоханнеса. Здесь должен быть духовный Королевский замок не только этого прихода, но всей страны. Здесь должна была вновь воспылать искра в час Божий. Человек, приносящий ром — ты знаешь, я всегда о нем толкую, — должен явиться из Боргенсгора. Такие гордые, исполненные полета мечты были у меня. И вот крылья сломаны! Я надеялся, что он поправится, но этого не будет: времена чудес миновали.

Ингер. Но, дедушка, милый, если Миккель и я не можем остаться здесь навсегда, тогда самое лучшее — чтобы Андерс женился.

Борген. Конечно, Андерс должен жениться, это ясно, как день.

Ингер. И маловероятно, что я овдовею.

Борген. Как вы не понимаете: дело не в том, что Петер — портной, дело вовсе в другом! Думаешь, я не знаю Андерса? Он добрый, слабый, легко поддается влиянию. Ему нужна жена нашей веры, моей, веры моего хутора. Боргенсгор — оплот Грундтвига в этом краю; всю свою жизнь я боролся за дело Грундтвига, сперва четверть века против духовной мертвечины рационализма, потом еще четверть века против пиетизма, презирающего Дух. Моя мечта сохранить этот хутор, как духовный Королевский замок прихода погибла, погибла и моя мечта увидеть его Королевским замком духовной жизни всей Дании. А чтобы он стал Королевским замком поругания Духа, я не желаю. Поэтому я продам Боргенсгор.

Миккель. Отец боится Миссии.

Борген. Боится?

Миккель. И поэтому прибегает к крайним мерам, грозит продажей.

Ингер. Миккель!

Борген. Придержи свой язык, Миккель!

Ингер. Тише, тише! Ты совсем не понял отца, Миккель. Тихо, вы же не хотите… О, Боже, он идет.

Борген. Ну, ты ходил тростник резать?

Андерс (входит). Нет, отец, я был…

Борген. Да, да, там. Что ж, поздравляю.

Андерс. Ооо!

Борген. Что такое? Что ты ревешь?

Андерс. Он сказал «нет», отец, он сказал «нет».

Борген. Кто сказал «нет»?

Миккель. О чем ты?

Ингер. Что случилось, Андерс?

Андерс. Петер-Портной наотрез отказал. Я пробыл там больше часа — его ничем было не убедить. А потом он меня выгнал, потому что… там будет собрание.

Борген. Не понимаю — выгнал? Собрание? Петер-Портной сказал «нет»? Анне не отдадут за тебя?