В День Победы

Она отыскала барак, переступила порог каморки и увидела Вениамина понуро сидящим на табуретке. Маленькие дети утихомирились и встали, держась один за другого, потом сестрица сказала:

— Венька, к тебе опять пришли про все узнавать.

Засмеявшись, директор присела. Венька остался на месте, он пристально глядел исподлобья.

— Мне нужна твоя мать, Вениамин.

— Видите, нет с работы.

— Вижу, — кивнула директор. — Очень жаль.

— Интересно, зачем вам моя мать понадобилась.

— Как же? — сказала Клавдия Тимофеевна. — Раз мать не может прийти на родительское собрание, то я к ней сама пришла.

— Говорить ей про меня начнете? — без тревоги спросил Вениамин.

— А ты понимаешь, что это нужно?

— Чего тут понимать!.. Только зря будете стараться.

Дети уясняли для себя смысл переговоров. Девочка целилась взглядом то в рот брату, то в рот гостье.

— Проводи меня, Вениамин, — сказала Клавдия Тимофеевна.

— Ладно, провожу, — и Вениамин собрался идти, на ходу сообщая ребятам правила «хорошего тона»: — Хоть бы вы ей «до свидания» сказали! Что, у вас языки поотваливаются?

— Ты не очень любезный хозяин, Вениамин, — снова произнесла директор. — Учительницы обижаются. Меня ты встретил тоже плохо. Почему?

— Нечего ходить, — отвечал Венька хмуро, но не особенно грубо.

— Разве нельзя прийти в гости?

— В гости к нам не ходят. Из милиции бывают. Мамку нашу один раз участковый домой привел. Мною вот поинтересовались… А в гости чтобы — нет. Соседи, правда, жалеть приходят… Учительницы наши… — Тут он усмехнулся, будто выражая сожаление, что умные взрослые люди занимаются таким бесполезным делом.

— Ну, что учительницы?

— А ничего. Простые они. Пацанов по головам гладят. Санитарные условия у вас плохие, говорят…

— Разве это все нехорошо? Или то, что они говорят, неправда?

— Может, хорошо. Только мне не нравится. Нервный я, особенно когда про мать расспрашивают. Как вы сами думаете, хочется кому про свою мать слушать? Ну, если как у нас?..

— Нет, Вениамин, я думаю, что слушать плохое про свою мать никому не хочется.

— Вот и я… Не трогал бы мою мать никто. Ведь понимает она сама все… Плачет… А потом опять как потемнение на нее найдет. Из-за отца все началось, знаете?.. А теперь?.. Что вот делать?.. Мать-то все равно в обиду не дам!.. Разве не правильно?..

— Я бы тоже не дала в обиду свою мать, — ответила директор.

— А насчет того, что я себя плохо веду, — заговорил Вениамин деловито, — тут разговорами не поможешь, Я сам все хорошим собираюсь быть. Не верите?.. Правда!.. Злости только у меня много в душе. Драться поэтому люблю. Меня все опасаются. Хулиган потому что. Ну, и на базаре дружу с ребятами… Обидно мне. Мать бы дурака не валяла, все бы бросил.

— Я понимаю, — сказала Клавдия Тимофеевна. — Но оттого, что у тебя такая беда, просто глупо становиться хуже, чем ты есть. Легче разве тебе? Не думаю. По-моему, еще тяжелее.

— Учиться бы мне бросить, — сказал Венька, когда они задержались возле госпиталя, за окнами которого уже падали шторы, после чего сквозь неплотности драпировки виднелся электрический свет.

«Не уходи!» — едва не произнес он.

«Я и не знала, что ты можешь так горячо говорить, — подумала директор. — Удивительно, в других семьях наоборот: дети не ценят свою мать, и семья называется благополучной. Что я ему должна сказать? Чтобы он хуже относился к матери?..»

— Чем же ты думаешь заняться? — спросила она.

— В ремесленное мне училище надо. Вот и дед Аркадий говорит…

— Кто такой дед Аркадий?

— Сосед наш. На лошади работает… При госпитале…

— Вон что!..

— Зарабатывать бы мне пора.

— Может быть, ты прав, Вениамин, — сказала директор в задумчивости. — Наверное, прав, мальчик… Весной мы как следует об этом поговорим. Доучись до весны.

— Спасибо вам.

— А сейчас чем тебе помочь? Что мы должны для тебя сделать? Можешь ты сам что-нибудь предложить?

— Могу, — ответил Вениамин. — Сырость ведь кругом. Посодействуйте выписать галоши. Для малолеток…

Потом пришла мать. Распахнула дверь нерассчитанным движением, а прикрыла ее аккуратно, будто к чему-то прислушиваясь.

— Ты не спишь… — сказала она, не торопясь проходить.

— Нет, не сплю, — отвечал Вениамин. — Здесь вот сижу. Где всегда.

Несколько помедлив, словно не зная, что ей делать дальше, мать направилась к малолеткам. Кто-то из мальчиков похрапывал.

— Дома жрать нечего, — сказал Вениамин. — Ни картошки, ни хлеба куска.

Она промолчала, выпрямляясь над кроватью и продолжая стоять к сыну спиной.

— Долго это не кончится? — спросил Венька.

— Я спать хочу.

— Проснешься, жалеть будешь.

— Может, и не буду, — ответила она и, вздохнув, принялась раздеваться.

— Мужики и вино, они до добра не доведут, — продолжал Венька из темноты под утомительное щелканье дождинок по стеклу и звучание текущей с крыши струи.

— Я хоть домой мужиков не вожу, — отвечала она, усмехнувшись, и Вениамин произнес, как человек, поживший на свете, видевший все и ко всему привычный.

— У тебя дети растут. Не совестно, про мужиков-то?

— Молчи! — сказала мать. — Молчи!..

Он встал и приблизился к ней, желая взаимного добра и доверия, веря в будущее, понимая, что не все кругом так плохо.