В девяти милях от жилища дьявола

Мужчина подошел ближе. Жанна молчала некоторое время, на ее скулах выступили желваки.

— Нет, — она нарочито повернулась к мужу, словно отвечала на допросе, — кто это?

Вера обрисовала последние дни, показала страницу с абракадаброй, но Жанна качнула головой.

— Нет, тут я ничем не смогу помочь. Не понимаю, зачем там наш номер. Хотя я когда-то дарила такую книгу. Да, именно такое издание «Рубайат».

Жанна снова демонстративно посмотрела на мужа, на что он желчно оскалился.

— Дарили? — изумилась Вера. — Господи, кому?

— Своему… другу. Очень давно, он был военным летчиком, постоянно переезжал, и нам пришлось расстаться. Да, я и подарила со смыслом — чтобы мы оба не жалели о разлуке, а радовались тому, что у нас было. Но это было очень давно, да и выглядел он по-другому. Нет, это не он.

Вера спросила, остались ли у Жанны контакты офицера. Та на минуту задумалась, затем ушла в комнату и вернулась с бумажкой. Все это время муж прожигал Веру ненавидящим взглядом.

— Здесь его последний номер, но это было много лет назад. И он все время переезжал.

Что-то грустное прозвучало в последних словах. Вера поблагодарила хозяйку и направилась к двери. В коридоре она заметила фото, где Жанна и ее муж обнимали девушку со скрипкой. Девушка кривлялась, но смотрелась хорошо — несмотря на странные уши, непропорционально широкие сверху, и улыбку без двух резцов.

Вера дернула головой и вышла. Боковое зрение уловило какое-то желтоватое пятнышко на снимке, но Вера тут же о нем забыла, потому что лужи на улицах выросли, хотя дождь не шел; под ногами бежали ручейки. Вера набрала номер летчика, откуда ее направили на другой адрес, а там на еще один и еще, и еще, и еще — пока усталый мужской голос не заявил, что вполне себе жив, что, да, книгу получал и хранил до того, как ее попросил один следователь.

— Кажется, Житов. Зачем? Он не уточнял, а мне не до того было. А как Марианна?

Вера принялась вспоминать, почему ей знакома фамилия Житова, и ответила, только вспомнив полустертый номер «Жит…» из брюк мертвеца:

— Кто, блин?

— Дочка Жанны. Ну, Марианна.

«От М». От Марианны?

Тело будто пронзил заряд тока. Вера вспомнила фото девушки и ту деталь, которая сначала ускользнула от разума: на правом безымянном пальце скрипачки желтел скорпион.

* * *

Сердце вышибало ребра изнутри, в ушах гудело.

Вера машинально добрела до волноотбойной стены и опустилась на ледяной песок, который не сохранил ни следа мертвеца. Она сидела несколько минут, собираясь с мыслями, затем сняла перчатку с чужой — такой чужой сейчас — руки и стерла остатки желтого лака. Хотелось одного: вцепиться в линию шва у локтя и содрать с себя это инородное тело. Мертвое, незнакомое.

ЧУЖОЕ.

Было сыро и холодно, и брюхастые облака затягивало в кровавую даль заката. Неприветливое море с шипением рыло берег, и могучие валы катили друг за другом, словно по конвейерной ленте — чтобы под конец с грохотом и хрипом швырнуть в лицо Веры облако водяной пыли. По берегу косолапо брела чайка с переломанным крылом и попискивала слабым голосом.

До дома Жанны — 11 минут, до дома Веры — минуты 4. Все близко, и женщина соврала, но, даже если незнакомец брился ради нее, он не сидел там целый день. У Жанны ревнивый муж и ребенок. Нет, они встретились на улице, за 2–3 часа до смерти. Мужчина съел пирог, напился или уже был пьян.

Пирог! Вера вспомнила, чем кормила ее Жанна, и похолодела: а если дигоксин положили в начинку?

Нет, глупость, Жанне незачем травить Веру. Глупость!

Мужчина сильно выпил (что так выбило из колеи? Болезнь?), его вырвало. Он нашел силы, чтобы умыться, заглянул к Вере и не застал ее. Кинул книгу в почтовый ящик, вернулся на пляж. Чувствовал он себя ужасно — иначе нельзя, если перебрал и проглотил несовместимое с алкоголем лекарство, — но, когда Вера шла по набережной, незнакомец весело пританцовывал на песке.

Смешной обреченный человечек. Когда он принял дигоксин? Зачем?

В кармане завибрировал телефон, и Вера механически приняла вызов. Она чувствовала, что это Герман, но ошиблась:

— Золотце, это Лидия Михайловна. Я тогда все не могла вспомнить, что забыла, а-а теперь вот и вспомнила: у твоего друга врожденная недодача двух резцов. И необычная ушная раковина: когда челнок, это верхняя половина, больше чаши, это нижняя половина. Это вообще мелочь, но такое встречается всего у процента жителей земли. Хотела очистить совесть. К смерти этот никак не относится, но встречается и правда редко. На своем веку я сама видел всего раз, у совсем молодой девочки, и… и вот вспомнила сейчас.

У Веры потяжелело во рту, даже вопросительную интонацию она едва сумела передать:

— А вы, блин, помните, как ее звали?

— Ну ты что, я уже старенькая. Хотя фамилию помню, да, как художника — Лист.

Вера дико захохотала, будто прорвала тугой, толстокожий кокон.

— Золотце?

— То есть, с вероятностью 99 % они родственники? Та девочка и мой труп? Да-да?

— И два альбиноса будут родственники? Вероятность есть, но… хотя у нее тоже, кажется, был порок межпредсердной перегородки.

Вера зажмурилась, чтобы хоть как-то совладать с потоком мыслей.