В девяти милях от жилища дьявола

Слишком долго завтракал в кафе? Заболтался со знакомым? Приводил себя в порядок?

Ведь лицо было чистое, как если бы мужчина брился с утра. Вера утвердилась в этой идее, когда вспомнила объявление о туалетах.

Либо он побрился в поезде (что маловероятно, щетина отросла бы с ночи), либо чересчур долго искал общественный туалет. Вера позвонила в штаб эвакуации и узнала, что 30-го вода поднялась в центре и на юго-востоке. Получалось, у вокзала незнакомец не попал в уборную. А где?

Вера вытолкалась на улицу и нашла взглядом автобусные остановки. «Девятый» и «сорок восьмой» ходили в другие части города, а вот «двенадцатый» Вера не помнила и проверила — и маршрут, и билет мужчины. На турникете она узнала, что ТАТ использовали, а у водителя — что конечная прячется метрах в двухстах от места, где лежало тело. Вера удивилась: знак там не повесили, и ничто не говорило о существовании остановки.

Незнакомец явился в город, оставил вещи в камере хранения, опоздал на электричку и поехал автобусом. Не к Вере, нет, она до семи вечера колобродила дома и услышала бы звонок. Так куда отправился мужчина перед Верой? Для кого намывался? Для любовницы?

У Веры заломило виски, а вопросы все лезли и лезли в голову.

Где карточка от камеры хранения? Где деньги и документы? Если труп обобрали на пляже, то почему не пришли за чемоданом?

Или пришли, но взяли главное?

Она поехала домой, но на очередном повороте засигналило о нехватке топлива, «шкода» покудахтала и заглохла.

— Да твою же налево.

В районе не нашлось ни одной заправки, и Вера в растерянности вернулась к машине. Воздух темнел, между домами наливались сизые тени; холодало.

Вера потерянно перебирала в телефоне — кому бы позвонить? — пока не наткнулась на имя Германа и не вдавила с силой, с раздражением кнопку.

— Говори.

О, Господи! Опять это холодное, черствое, обидное слово. Вере пожалела о звонке и молча держала сотовый — у нее не хватало сил ни ответить, ни отменить вызов.

— Вера, чего ты хочешь?

Вера подумала, что замечательно было бы поесть, умыться и найти бензин. И зашифровать имя Герман — методом Хилла с ключом «идиот».

— Вера, я не…

Она хотела уже сказать про «поесть и бензин», но не успела — ее прорвало будто Стрелецкую плотину:

— Не бзди. Я коротко. Я очень долго ждала такого… ну, чувства. Думала, что оно случилось давно, а, нет, только сейчас. Я охрененно тебе, блин, благодарна за это чувство, хоть оно и без ответа. Так что сейчас я хочу просто переспать.

Тишина. Тишина. Ти-ши…

— А может быть, ответ есть? Только немного не в том виде, как ты представляла.

* * *

Под ноги, на лицо и плечи ложились мягкие бурые листья. В ушах порывами гудел ветер. Вера бродила по парковке и докуривала последнюю сигарету, пока Герман оформлял номер в гостевом доме. Ее колотило от волнения, предвкушения, опасений — от того вала, оползня эмоций, который обрушился с первой секунды встречи.

Опять сдалась, ну что такое? И снова сходишь с ума, и снова эта ерунда с домами — когда Герман избегает квартиру Веры, а к себе не зовет. То ли у него там жена, то ли дети, которые тихими мороками тянутся из прошлых дней.

Внизу синела бухта Северо-Стрелецка, вереницей уплывали паромы, похожие на перезрелые белые огурцы. За автострадой Приморского шоссе тянулся к небу лес, а над ним, над туманом и солнцем дыбилась, словно мертвое языческое божество, плотина ГЭС. Даже отсюда Вера видела змеистую трещину, которая делила бетонную стену на две хрупкие половинки.

Сигарета иссякла, и Вера дошла до своей машины — за пачкой мертвеца. Краем глаза она заметила движение и увидела, как от плотины отделился пласт и медленно соскальзывает, разбрасывая по ущельям зловещее эхо.

Вере сделалось жутко и холодно. Она замерла в ужасе, что сквозь бетон вот-вот хлынет вода, и лихорадочно думала, куда бежать, где спасаться.

Минуты шли, ничего не происходило. Страх, скрутивший живот, понемногу отпускал. Вера нашарила дрожащими руками зажигалку и открыла пачку незнакомца. Кроме одной сигареты, все остальные торчали вверх ногами и явно были другой марки.

Вера изучала странную композицию, пока чья-то рука не обняла Веру за ребра. Смуглая мужская рука в пятнах белой краски.

Вера сперва напряглась, а затем прижалась спиной, словно заработал невидимый магнит. Словно этот человек, что имел такую огромную, непостижимую власть над Верой, затянул вокруг ее шеи поводок.

— Господи, я совсем закурилась, самой противно. Ты пациентов красил?

Герман не отвечал, но Вера чувствовала на затылке его дыхание.

— Смотри, новая загадка моего трупа, да-да.

Она протянула сигареты.

— Мертвое мертвым, — послышался равнодушный ответ. — Не занимайся ерундой.

Вера обернулась. В уголках глаз и губ Германа витала тень улыбки — будто он разгадал тайну опрокинутой пачки. Вера не в первый раз ощущала, что Герман считает себя умнее. Ведь он нейрохирург мирового масштаба, а она бывший солдат с чужой рукой, титановой ключицей, винтами в ребрах и шрамами, шрамами, шрамами. Человек без образования, без здоровья, без будущего.