«… сердечный гликозид… действующее вещество дигоксин… передозировка: тошнота, рвота, диарея, боль в животе, некроз кишечника, желудочковая пароксизмальная тахикардия, желудочковая экстрасистолия (часто политопная или бигеминия), узловая тахикардия, синоатриальная блокада, мерцание и трепетание предсердий, AV блокада… спутанность сознания… снижение остроты зрения, окрашивание видимых предметов в желто-зеленый цвет, мелькание „мушек“ перед глазами, восприятие предметов в уменьшенном или увеличенном виде…»
Она перечитала — нет, взгляд не обманывал.
«Если хочешь жить, такой коктейль не принимают», — повторил неведомый лаборант. Вера помотала головой и осмотрела другие вещи.
Из засоленных манжет бежевых брюк — близнецов тех, что с трупа, — высыпался песок, а из кармана — 6 рублей и записка со стершимся номером «Жит… 892674…». Вере показалось это странным, точно вселенная непостижимым образом перепутала вещи: грязь и деньги были к месту в одежде с пляжа.
Дальше — больше: на подкладке чемоданных брюк нашлась непонятная метка «Лацити», как и на мешке из химчистки (без последней «и»), и на одной майке, и на красно-синем галстуке.
Вера почувствовала озноб и на миг остановилась. Почему мужчина срезал не все бирки? Чтобы его не узнали? Или ярлыки уничтожал не хозяин, а человек, который забрал документы и карточку от камеры хранения? Тогда он оставил бы ложные следы. Или он рассеянный?
На белой «чемоданной» рубашке оставался ярлык изготовителя, что добавляло подозрений.
Вера изучила брюки — на этот раз с пляжа. Ничего. Чистые, аккуратные, чуть мятые. Или? Вера зацепилась ногтем за грубые швы в кармане, вывернула его и обнаружила мешочек, подшитый внутрь. Сердце заколотилось у горла. Вера рванула нитки руками, надкусила, и на свет появился огрызок бумаги с фразой: «Raftand-o ravim».
Вера испуганно посмотрела на «Рубайат», который подбросили 30-го, когда заходил незнакомец. Она медленно, недоверчиво подошла к книге и полистала ее в поисках неполного фрагмента. Тот приютился на 220-ой странице, где мужчина вырезал из персидского варианта слова «уходили и уходим».
Anan ke kohan bovand-o anan ke nov-and,
Har yek pey-ye yekdigar yekayek bešavand.
V-in molk-e jahan be kas namanad javid,
Raftand-o ravim-o baz ayand-o ravand.
Рядом — карандашом, легким, разгонистым почерком написали:
ICRBFSUSKWVUVYOPVWHVDRNEZDPLRZ
OIKCXRTVCRLGWLRWQWRQSXMWHKVKZTZROR
YGVRWHSPUDPEOPSUOOAEDHNSNRLGMG
LSFELSLBUUISZCXNLAPYFKSCLOEYO
963-515-22-38.
Вера бездумно разглядывала тарабарщину, затем достала мобильный и набрала номер.
Хозяйку телефонного номера звали Жанна Игнатовна Лист. Молодость ее отцвела, но женщина храбро сражалась со временем: ухаживала за собой и аккуратно заменяла очарование юности элегантностью. Дом Жанны нашелся в двух улицах от Веры и метрах в семистах от места, где умер мужчина.
Когда Вера пришла, в квартире пульсировал жуткий скандал.
— … я тебя предупреждаю! — звенел баритон из соседней комнаты. Жанна вздергивала брови и просила супруга успокоиться. Веру она угостила чаем и слоеным пирогом с овощами и мясом, который на вкус весьма-весьма перележал. Вера подумала, что не хватало еще отравиться и пропустить эвакуацию, но решила поесть впрок. В мыслях вспыхнул неуловимый образ, дежавю со слоеным пирогом — вспыхнул и, как назло, потух.
Наконец появился мужчина, который неприветливо взглянул на Веру и повернулся к жене.
— Я узнаю, что ты… что ты крутишь с кем, если я узнаю… ты Сашку больше не увидишь, ты света белого не увидишь! Будешь покупать свою дребедень на зарплату медсестры, посмотрю, как ты запоешь!
— Па-ап, у меня пузико болит.
Из комнаты выполз мальчишка: сморщил мордашку и потер живот.
Вера пожалела, что не умеет растворяться в воздухе.
— Жанна Игнатовна, я, блин, зайду позже?
— Да нет уж! — огрызнулся мужчина. — Оставайтесь. Ей чужие всегда интереснее, чем семья. Я тебя предупреждаю! Ты поняла?
Жанна тяжело вздохнула и повернулась к Вере.
— Так что ты хотела спросить? И почему это нельзя было по телефону?
Вера нерешительно достала посмертное фото и протянула хозяйке.
— Извините, вы знаете его?