В долине Аргуна

— Аллах-то аллах, но и сам не будь швах, — назидательно поднял палец Жума. — Твой племянник это первое. Второе — Тумиша. Надо, чтобы наши люди окружили ее заботой, повседневно помогали ей. В частности, следует позаботиться о поднятии ее авторитета. Вот над этими вопросами ты пока и подумай. Чтобы тебе не отвлекаться, чтобы полнее сосредоточиться, так и быть, оставайся в багажнике.

С этими словами Жума захлопнул крышку, сел за руль, и машина помчалась. Солнце поднялось уже совсем высоко, и черная «Волга» накалялась все сильней и сильней…

Через полчаса машина остановилась. Вытащив из багажника полусварившегося Абдулрешида, святой шейх посадил его на переднее сидение и сказал:

— Сейчас въедем в большой аул. Я там буду просить милостыню, а ты станешь ее собирать.

— Милостыню? — не поверил своим сварившимся ушам Абдулрешид.

— Да, милостыню, — раздраженно сказал Жума. — Мне это надо в пропагандистских целях. Для популярности.

Вскоре действительно показалось большое богатое селение. На самой малой скорости проезжая по его главной улице, шейх жалостливо выкрикивал:

— Граждане! Перед вами Жума Хушпаров, о котором вы, конечно, уже читали в газетах. Мой дом таинственным образом исчез из аула Тийна-эвл. Я стал нищ и наг. Вот эта жалкая машина — единственное, что у меня осталось от цветущего хозяйства. Подобное несчастье может случиться с каждым. И вы можете остаться без кола, без двора, с одной-единственной «Волгой»… Ради аллаха, подайте, кто что может — кто кусок сыра или масла, кто десять или хотя бы пять рублей, кто бутылку вина или литр бензина, кто новенький скат или заряженный аккумулятор… Не дайте погибнуть несчастному Жуме, сыну Хушпара!..

И люди, отзывчивые наши люди, тронутые горем дотоле неизвестного им человека, несли все, что Жума просил: и деньги, и сыр с маслом, и вино, и бензин, и новенькие скаты, и только что заряженные аккумуляторы… Абдулрешид едва успевал все это принимать, складывать, упаковывать. Недостойный старик трудился в поте лица своего, стараясь оправдать высокую награду, полученную от святого шейха.

Глава седьмая

В доме Ханбекова по случаю возвращения главы семьи из Грозного, готовился праздничный ужин на несколько персон районного масштаба. Дородная холеная Яха, жена Сату Халовича, учила дочь Комету накрывать на стол.

— Запоминай, милая, — говорила она, наметанным глазом окидывая стол, — каждая посудинка должна знать свое место, каждое кушанье — свой черед. Люди все замечают, даже морщинку на скатерти…

В карих глазах Кометы металось негодование, ее тяжелые косы возмущенно вздрагивали, когда она по просьбе матери шла на кухню и что-нибудь приносила оттуда.

— Мужчины судят о женщине прежде всего по тому, как она накрывает на стол и подает блюда, — наставительно продолжала мать.

— Да пусть он провалится в пропасть, такой мужчина! — не выдержала наконец дочь.

— Что? — Яха застыла с соусником в руке. — Кто тебя этому научил? Я замечаю, что в последнее время ты стала слишком дерзкой.

— А я замечаю, — не задержалась с ответом дочь, — что мои родители и в последнее и в предпоследнее время заискивают перед людьми, которые могут быть им полезны.

— Как ты смеешь говорить такие слова о тех, кто дал тебе жизнь!

Дочь, видимо, объяснила бы, ка́к она смеет, но раздался стук в дверь, и вошли Бирка и Сапи, мюриды святого шейха. Они приволокли с собой какие-то кули и свертки.

— Салям алейкум! — страхолюдный Бирка уставился своими лягушачьими глазами сначала на мать, потом на дочь.

— Добрый вечер! Да будет радостным ваш приход! — кивнула головой хозяйка.

Мюриды сложили свои кули на подоконники.

— Кажется, мы некстати? — в змеиной улыбке обнажил свои желтые лошадиные зубы Бирка.

— Да нет, почему же, — замялась Яха. — У нас маленькое семейное торжество. А гостям мы всегда рады.

— Стол накрыт отменно, — облизнулся беловато-сизым коровьим языком Бирка.

— Ах! — зарделась хозяйка. — Чем богаты, тем и рады.

— Чтоб богатство ваше не оскудевало, мы тут вам кое-что по-родственному принесли, — Бирка похлопал своими обезьяньими руками по сложенным кулям. — Мы же понимаем: в райцентре жить нелегко.

— Ох-хо-хо, — вздохнул мрачноватый Сапи, — ну и времена настали! В былые-то поры прямо, ни от кого не прячась, идешь к родственникам, несешь подарки. А теперь? Крадешься по огородам, как вор…

— Вполне естественно! — возмущенно пожала плечами Комета. — Раньше подарки делали от себя, от своих трудов, а теперь все норовят за чужой счет.

— За чей счет? — струхнул Сапи.

— Да по-разному бывает, — усмехнулась девушка. — Одни за счет колхоза, другие за счет совхоза, третьи за счет комхоза…

— И что это она болтает! — всплеснула холеными руками Яха. — Откуда ты набралась таких представлений о жизни?

— Ты забываешь, мамочка, — Комета бросила на стол вилки, — что я дочь заведующего сельхозотделом райисполкома и его жены, что их дом — отличная школа жизни.

— Нет, это невозможно терпеть! — с явно недобрым намерением мать двинулась на дочь.

— Ах, пропадите вы пропадом! — девушка махнула рукой перед самым лицом разъяренной матери и вышла.