В долине Иордана

Въ долин Іордана

I

Тихо все, не шелохнется вокругъ… И земля, и небо, и воздухъ словно сговорились между собой и заснули въ серебристой мгл, которая, какъ свтлая риза, одла весь міръ… Сдавленное крутыми мрачными скалами, заснуло и Мертвое Море, гудвшее и стонавшее весь день подъ порывами бури всколыхавшей его полукаменныя волны… Словно въ черной оправ вставленный алмазъ искрилось, играло, блистало и вновь замирало проклятое Богомъ и людьми море-озеро, покрывшее, по библейскому сказанію, Гоморру и Содомъ. Снопы луннаго сіянія серебрили набгавшія струйки, озаряли какимъ-то фантастическимъ свтомъ еще не вполн улегшееся море и освщали будто отблескомъ зарницы изъденныя мрачныя скалы его береговъ. Для уха нечестивыхъ Франковъ, для чувства гяуровъ не просвщенныхъ ученіемъ Корана, холодный камень этихъ скалъ беззвученъ и нмъ, неподвиженъ и мертвъ, но для правоврнаго мусульманина онъ живетъ, чувствуетъ и говоритъ. Десять ушей, сто глазъ и тридцать три ума человческихъ можетъ вмстить въ себ тотъ на кого падетъ благословеніе Пророка, кого коснется архангелъ, принесшій съ небесъ великую Каабу, и къ кому отнесутся слова фетхи (молитвы): «смотри и увидишь, слушай и услышишь, внимай и уразумешь.» И если прикоснется ухомъ счастливецъ къ береговой скал Бахръ-эль-Лута, {Такъ называютъ Арабы Мертвое Море.} если заглянетъ въ ея темныя трещины и ущелья и постарается проникнуть въ тайну ея — Вахіявъэл-ра сулъ (во имя Пророка) — его ухо, глазъ и сердце преисполнятся новымъ вдніемъ. Онъ услышитъ стоны и вопли погребенныхъ гршниковъ, увидитъ мрачныя тни ихъ, блуждающія въ ущельяхъ, и почувствуетъ въ сердц своемъ желаніе молиться и рыдать. Уста его невольно зашепчутъ слова молитвы о согршившихъ, изъ глазъ противъ воли польются горячія слезы, и рыданіе заглушитъ стоны гршниковъ и вопли потрясенной скалы… Аллахъ-ху-акбаръ (Богъ великъ).

Горячій арабскій конь твердо стукалъ копытами о полукаменистую почву Іорданской долины, порой выская искры изъ крпкаго кремня, вылетавшія изъ-подъ ноги какъ рои веселыхъ свтляковъ, какъ отблески драгоцнныхъ камней. Три часа тому назадъ мы покинули знаменитую обитель Маръ-Саба, пріютившуюся на обрыв Кедрскаго потока, то орлиное гнздо православія которое врнымъ стражемъ стоитъ у преддверія Богомъ выжженной страны. За ними чуднымъ амфитеатромъ вздымались горы Іудейскія, исполинскою волной вставшія вдоль морскаго берега; отъ плодоносной Яффско-Саронской долины он, подобно морскому валу окаменвшему въ ту минуту какъ готовъ былъ ринуться на берегъ, подались крутымъ ребромъ и отлого спустились къ долин Іордана. На самомъ гребн этого каменнаго вала сталъ трижды благословенный Іерусалимъ, по склонамъ его облегла страна Евангельскихъ событій, а у подножія серебристою струйкой змится Іорданъ. Отъ тихаго озера Тиверіады, таящаго жизнь въ своей глубин, онъ катитъ свои быстрыя струи туда гд замираетъ всякая жизнь, гд пресыщенныя солью воды не могутъ питать даже простйшаго существа. Живыя воды Іордана сливаются съ мертвыми водами озера Лота и посл нкоторой борьбы возл устья замираютъ сами, выбрасывая на поверхность погибшихъ моллюсковъ и рыбъ. Нигд въмір земной рельефъ не представляетъ такого великаго пониженія, {Поверхность Мертваго Моря лежитъ почти на 3.000 футовъ ниже уровня океана.} ни въ одной точк земной поверхности кора земли неосла такъ глубоко, и мрачныя скалы окружающія отовсюду Мертвое Море кажутся стнками гигантской каменной чаши наполненной водой лишь на самомъ дн. Удивительный самъ по себ географическій фактъ восточная фантазія украсила всми цвтами своего воображенія; окрестности Мертваго Моря и Іорданской долины дали обильную пищу сказаніямъ и легендамъ. Этихъ чудныхъ преданій, которыя только цвтистый языкъ Араба можетъ передать, заслушивается зазжій Европеецъ-туристъ.

Упоенный чудною ночью, убаюкиваемый разказами моего проводника, я мчался на своемъ кон прямо къ устью Іордана. Не чувствуя удилъ, словно инстинктивно, умное животное несло своего сдока туда, гд серебрящіяся струйки воды набгали на солончаковый, матово-блестящій берегъ и разбиваясь на немъ покрывали его серебристою искрой. Подъ ногами коня скрипла солончаковая почва, порой издававшая брилліантовый отблескъ отъ вкрапленныхъ кристалликовъ соли, порой же сіявшая ровнымъ блесоватымъ свтомъ мловой поверхности. Темная лазурь неба съ яркоблестящими звздочками, серебристое сіяніе колыхающейся воды и мрачныя краски каменныхъ громадъ, посеребренныхъ лишь по верхамъ, сочетавшись между собой, породили тотъ фантастическій колоритъ въ которомъ потонули и небо, и море, и земля. Еще полчаса, и мы у самаго берега моря. Мертвыя соленыя воды лижутъ копыта нашихъ лошадей, которыя пытаются наклониться къ жемчужной струйк воды и утолить свою жажду. Какъ-то невольно я ринулся впередъ, и покорный конь, шумно взбивая искрящуюся воду, съ наслажденіемъ погрузился по самую грудь въ соленыя струи, обдавъ всадника тучей брызгъ, заблиставшихъ алмазами.