В доме музыка жила. Дмитрий Шостакович, Сергей Прокофьев, Святослав Рихтер

Вообще мне редко приходилось читать более чем заслуженные похвалы в адрес детского радиовещания. А между тем именно детское радиовещание подарило слушателям настоящие шедевры, радиопостановки, которые обожали не только дети, но и взрослые. Бабанова – Оле Лукойе; незабываемый артист и человек, талантливейший актер и режиссер – Николай Владимирович Литвинов – Буратино и много-много других ролей, а «Радионяня»? А «Клуб знаменитых капитанов»? Где это все? Причины исчезновения очевидны. Во-первых, ушел из жизни Николай Владимирович Литвинов, опровергнув еще одну «истину» сталинских времен. Он оказался незаменимым. Незаменимыми оказались и его талант, и энтузиазм, и теплые интонации его знакомого всем детям голоса, и его неистощимые выдумки, и его настоящая любовь к детям, уважение к ним, желание сделать их лучше. Во-вторых, под гнетом режима детское радио оказалось тем единственным прибежищем, где можно было позволить себе многое, что исключалось во «взрослом» вещании, и, прежде всего, фантазию, эту очаровательную ипостась таланта. Помню, что над обеими детскими редакциями, музыкальной и литературной, начальствовала Анна Меньшикова. Она была настоящим, не бутафорским, как Ида Федоровна, а «честным» членом партии. К чести ее могу сказать, что хоть и очень строго она решала многие вопросы, а все же часто брала на себя ответственность и разрешала на свой страх и риск подозрительные по тем временам, «безыдейные» передачи. Помню, все волновались, когда радиопередача шла на утверждение к Меньшиковой. Она могла и подпортить немного, но вот чего никогда не прощала – это халтуру. Ее увлекало по-настоящему высокое качество. Не помню теперь, под каким формальным предлогом «ушли» Иду Федоровну, а выжил ее взращенный ею же заместитель, некто К. Вот тогда-то все и кончилось. К. музыки не любил, он хотел только денег и «чтобы самому стать композитором».

«Одной из следующих моих работ были Три Симфонических вальса, о записи которых мне хотелось бы рассказать. В то время на радио главенствовал прекрасный, опытнейший дирижер, очень уверенно чувствовавший себя за пультом, Александр Васильевич Гаук. Многие считали счастьем попасть к нему в руки. И мне тоже повезло. Он согласился продирижировать мои вальсы.

На первой же репетиции, когда за пульты сели сто человек, а на дирижерскую подставку встал мощный, очень авторитетный хозяин оркестра, я почувствовала себя несчастной мухой, над которой сейчас начнут измываться оркестранты, придется что-то вычеркивать, что-то добавлять для густоты звучания и так далее. В Первом вальсе я после каждого периода вставила один такт – с одной паузой и двумя четвертями аккорды пиццикато, гармонически переводящие в другую тональность, и так во всем Первом вальсе. Я считала это своей находкой, освежавшей линию развития. Вдруг ко мне обернулся Гаук и громко крикнул: “Зара, кому нужны эти такты? Я думаю, их нужно убрать”. И обернувшись к оркестру, спросил: “Ну как, убираем?” В оркестре несколько человек пожали плечами, кто-то из группы деревянных высказался не в мою пользу, и Гаук сказал: “Прошу эти такты вычеркнуть”. У меня не было никакого мужества возражать, в горле стоял ком, и так это и осталось в партитуре и в голосах – перечеркнутым.

Прошло некоторое время. Главный редактор детского радиовещания Ида Федоровна Горенштейн хотела сделать мне подарок к дню рождения и, вызвав дирижера Жюрайтиса, сделала фондовые записи этих вальсов по тем нотам, которые взяли из библиотеки радио с вычеркнутыми тактами. Когда мне принесли домой пленку, то вместе с радостью и горечью я испытала какую-то безнадежную грусть.

И вот до сих пор “крутят” эти вальсы, уже много лет, с досадными для меня купюрами. Вступление ко Второму вальсу, которое Гаук тоже вычеркнул, Жюрайтис восстановил по собственному решению.

С 1950 до 1960 года я дневала и ночевала на радио. Я была связана почти со всеми музыкальными редакциями. И массовой песни, и эстрадной, и симфонической, камерной и детской, и везде мне было интересно.

В эстраде я работала редко, но никогда не старалась принижать эстраду в смысле гармонии, фактуры, развития материала. То же касалось и детской музыки».