В доме веселья

Сострадательный инстинкт Герти, повинуясь привычному зову, отмел все сомнения. Лили была всего лишь одной из тех, кто просит о помощи, именно поэтому на раздумья не было времени. Дисциплинированная добросердечность обуздала ее губы, которые кривила гримаса удивления, и заставила Герти проводить Лили в гостиную и усадить напротив угасающего очага.

— Сейчас подброшу щепок — он мигом опять разгорится.

Герти опустилась на колени, и языки пламени заплясали под ее проворными руками. Она видела странные блики огня сквозь невыплаканные слезы, от которых в глазах у нее расплывалось и теряло очертания искаженное гримасой бледное лицо Лили. Девушки молча глядели друг на друга. Потом Лили повторила:

— Я не могу пойти домой.

— Нет-нет, ты же пришла сюда. Ты продрогла и устала — отдохни, а я заварю тебе чаю.

Герти неосознанно взяла этот успокоительный тон: все личные чувства слились в едином чувстве долга, она по опыту знала, что прежде надо остановить кровотечение, а уж потом осматривать рану.

Лили тихонько сидела, съежившись у огня, приветливое позвякивание чашек за спиной утешало ее — так знакомые звуки убаюкивают ребенка, который лежит в тишине без сна. Но когда Герти пришла и встала рядом, Лили отстранила протянутую чашку и обвела отрешенным взглядом знакомую комнату.

— Я пришла, потому что не в состоянии оставаться одна.

Герти поставила чашку и опустилась на колени рядом с Лили.

— Лили! Наверное, что-то случилось… Ты можешь рассказать мне — что?

— Мне невыносимо лежать без сна в своей комнате до утра. Я ненавижу свою комнату в доме тети Джулии, и вот я пришла сюда…

Внезапно она содрогнулась, вырвавшись из состояния апатии, и прижалась к Герти в приступе внезапного ужаса:

— О Герти, эти фурии… знаешь, как шуршат их крылья, когда они пролетают одиноко во мраке ночи? Нет, конечно, не знаешь — тебе неведомы ужасы темноты…

Эти слова пробудили у Герти воспоминание о последних ее ужасных часах, и она что-то насмешливо пробормотала, но Лили, ослепленная собственной мукой, не замечала ничего вокруг.

— Ты позволишь мне остаться? Невыносимо только и думать, когда же настанет утро? Уже поздно? Ночь уже почти прошла? Бессонница ужасна — все вещи толпятся у постели и смотрят на тебя…

Мисс Фариш поймала ее блуждающие руки.

— Лили, посмотри на меня! Что-то случилось, что, Лили? Ты испугана — что тебя так напугало? Если можешь, скажи мне хоть слово, хоть полслова, чтобы я могла тебе помочь!

Лили замотала головой:

— Я не испугана — это не то слово. Представь себе, что однажды утром ты смотришь в зеркало и видишь нечто уродливое: во сне с тобой произошла отвратительная перемена! Мне кажется, со мной так и случилось, я не выношу собственного мысленного облика, я ненавижу уродство, ты знаешь, оно всегда отвращало меня, но я не могу тебе этого объяснить, ты не поймешь!

Она подняла голову и вперила взгляд в циферблат часов.

— Ночь такая длинная! Я знаю, что не усну до утра. Кто-то рассказывал мне, что отец мог всю ночь напролет пролежать без сна, представляя себе всякие ужасы. Он не был плохим человеком, просто ему не везло, а теперь я понимаю, как он страдал, лежа наедине с такими мыслями! Но я — плохая, ужасная девчонка, все мысли мои ужасны… и я всегда окружала себя плохими людьми. Есть ли этому оправдание? Я думала, что могу устроить собственную жизнь… была такой гордячкой… кичилась этим! Но я же с ними одного поля…

Ее сотрясали рыдания, и она согнулась под ними, словно дерево во время сухой грозы.

Герти ждала, стоя рядом с ней на коленях, терпеливо, наученная опытом, ждала, пока иссякнет, изойдя потоками речи, этот приступ горя. Сначала она вообразила себе, что Лили пережила какой-то физический шок на полных опасностей улицах по дороге от дома Керри Фишер, но теперь Герти видела, что здесь затронуты какие-то другие нервные центры, и мысленно содрогнулась от собственной догадки.

Рыдания стихли, и Лили подняла голову:

— Ты же знаешь не одну испорченную девушку. Скажи мне, смогут ли они когда-нибудь исправиться? Забыть о том, чем занимались прежде?

— Лили, не говори так, ты бредишь.

— Разве они не становятся еще хуже? Всегда! Оттуда нет возврата: твоя прежняя сущность — как червоточина, как груз, который тянет на дно! — Она встала, бессильно протянув руки. — Иди спать, дорогая! Ты тяжко трудишься, тебе рано вставать. Я покараулю тут у огня, ты только не гаси свет и не закрывай дверь. Все, что мне нужно, — это знать, что ты рядом.

Она положила руки на плечи Герти, и улыбка ее была похожа на проблеск рассвета над морем, усеянным обломками кораблекрушения.

— Я не могу тебя бросить, Лили. Хочешь, ложись со мной рядом. У тебя ледяные руки, тебе надо раздеться и согреться. — Герти спохватилась, внезапно вспомнив с огорчением: — Но как же миссис Пенистон? Уже за полночь! Что она подумает?

— Она уже спит. У меня есть свой ключ. Но это все равно — я не могу туда вернуться.