В другом мире: заметки 2014–2017 годов

Столь много обсуждаемая сейчас в лайфстайл-прессе книга «Магическая уборка» Мари Кондо является, с моей точки зрения, настолько же бредовой, насколько полезной, но в первую очередь симптоматичной для нашего времени. Ее советы по уборке восходят к анимистическим представлениям о том, что вещи живут своей внутренней «жизнью». Она выступает за то, чтобы встречать вещи, словно человека. Каждый предмет в хозяйстве нужно внимательно рассмотреть и лишь потом принять решение, выбросить его или найти для него особое место. То есть Кондо проповедует что-то вроде любовных отношений с безжизненными объектами, которые стоит либо продолжить, либо закончить. По ее мнению, нужно не просто время от времени расставаться с хламом, но один-единственный раз по-настоящему провести уборку по ее системе, которая – как она обещает своим читатель*ницам – сообщит новый взгляд на жизнь. Ее книга нацелена на западную аудиторию: благодаря уборке и сортировке в своих заставленных вещами квартирах люди должны вновь обрести (фантазийное) чувство контроля над своей жизнью. По моему опыту, этот психологический эффект уборки действительно существует. После нее мы чувствуем себя более упорядоченными, легкими, как будто лучше понимаем свою жизнь. В связи с тем, что квартиры в крупных городах становятся всё меньше (и всё дороже), Кондо, по сути, призывает своих читатель*ниц подстроиться под эту неприемлемую ситуацию и просто избавиться от бόльшей части своего имущества, прежде всего от одежды и книг. В качестве метода отбора она предлагает поразмыслить, приносит ли та или иная вещь радость. Словно размещенные в шкафах и на полках вещи – это люди, и нужно разобраться, хорошо ли нам с ними и привносят ли они в нашу жизнь тепло. Я воспользовалась этим методом и обнаружила, что, задавая себе этот вопрос, действительно легче расставаться с вещами. Дурацкие подарки, от которых вы раньше не решались избавиться, теперь можно выбросить с легким сердцем. К сожалению, для книг у Кондо нет отдельного метода; мысль, что книги могут быть рабочим инструментом (например, для ученой), не приходит ей в голову. Поэтому она советует избавиться как минимум от двух третей всех книг. Если бы я так грубо обошлась с моей библиотекой, то мне пришлось бы отказаться от моего способа работы с прочитанным. Передача одежды, например детям или нуждающимся, также у нее не предусмотрена. Вопрос, который я регулярно себе задаю, – а не подойдет ли однажды мой гардероб дочери – для Кондо является всего лишь откладыванием решения проблемы. Ведь вместо того, чтобы избавиться от вещей, их можно нечаянно сохранить. Но, кажется, с одержимостью уборкой эта книга несколько перегибает палку. К примеру, Кондо уверяет «последователь*ниц» ее метода, что их жизнь сразу улучшится, как только они избавятся от «вещевого шума». Она предлагает фокусироваться лишь на микроуровне – на доме, негласно исходя из того, что с макроуровнем всё равно ничего не поделаешь. В ситуации, когда большинство смирились с тем, что в обществе они ничего не в силах изменить, Кондо советует им предпринять радикальные изменения у себя дома. Всю бунтарскую энергию нужно направить на собственный дом, который нужно бессердечно опустошить, как будто частная сфера никак не связана с социальной реальностью. В самом конце Кондо предлагает разобраться с семейными архивами (такими, как фотографии или письма), так как – по ее мнению – с ними легче расстаться, когда уже понимаешь суть предложенного ею метода. Даже воспоминания подвергаются у нее жесткой сортировке, как будто можно жить только здесь и сейчас. Я рада, что мои родители не выбросили и не утилизировали всё подряд по методу Кондо, а сохранили мои письма и подарки, которые сегодня не просто меня радуют, но и позволяют мне по-новому взглянуть на собственное детство. Несмотря на критику, я решила разобрать по методу Кондо кухню и отобрать вещи, от которых не исходит никакой радости. И, конечно, я много чего нашла; итог стоит теперь на моем кухонном столе. Однако я не собираюсь выбрасывать эти вещи с типичной для Кондо яростью: я лучше отдам их людям, которым они, возможно, пригодятся.

Потеря свидетельницы

Когда умирает мать, умирает свидетельница твоего раннего детского опыта. Это верно прежде всего для патриархальных семей вроде нашей, где за детей отвечала только мать. И наши болезни, и дни рождения отца никак не касались. А теперь у моей дочери ветрянка, и высока вероятность заразиться, а я больше не могу спросить у матери, болела ли я в детстве ветрянкой и прививали ли меня от нее. Брат с сестрой младше меня и не помнят. В такие моменты мне становится ясно, что мама фактически забрала мое раннее детство с собой в могилу. Она – единственная свидетельница этого жизненного этапа, и я больше не могу расспросить ее о нем.

Дочь мертвых