В другом мире: заметки 2014–2017 годов

На Мюнцштрассе перед магазином товаров для дома стоит термос и предлагает прохожим налить себе чаю. Перед термосом лежит записка со словами: «Try me I am tea», которая буквально дарует термосу голос: он требует (конечно же, на английском), чтобы мы налили себе из него, ведь в нем чай. Наличие чая само по себе автоматически предполагает, что мы должны его выпить. Карл Маркс называл это товарным фетишизмом: чай живет своей жизнью – он кажется самостоятельным и говорит с нами. Записка заставляет прохожих думать об объекте как о чем-то одушевленном, и этот одушевленный объект дружелюбно призывает их: «Не стесняйся попробовать, я всего лишь чай». Некоторые стоят с бумажными стаканчиками – очевидно, вняли призывам термоса. Поразительно, что демократический вирус «совместного участия», прокравшийся в мир искусства, теперь, похоже, затронул и более широкие круги населения. Кстати, это предложение магазина помогает бороться и с холодом, так как стаканчик с горячим напитком согревает руки. А может быть, всё это связано с инфраструктурными изменениями в районе, где закрывается множество розничных магазинов и киосков, и теперь бутикам приходится искать подход к потребитель*ницам. А мой будничный поход в химчистку благодаря подобным событиям превратился в культурное мероприятие, похожее на посещение галереи.

Чарли – это мужчина

На этом как-то не принято заострять внимание, однако большинство погибших в результате теракта в редакции Charlie Hebdo были мужчинами (за исключением одной женщины – психиаторки и психоаналитикессы Эльзы Кайа, смерть которой почти не освящалась в немецких СМИ). Похоже, журналом Charlie Hebdo тогда действительно руководила своеобразная «мужская банда» (плюс та самая женщина) – либертарианцы и участники протестов 1968 года, которые, с одной стороны, продолжали традицию карикатуры и высмеивания религиозной морали, а с другой – с помощью сексистских и расистских шуток дистанцировались от политкорректности. В таком случае неудивительно, что они, будучи либертарианцами, воспринимают политкорректность как угрозу своей свободе. И всё же, учитывая этот контекст, я не могу не задаться вопросом: а можно ли, продолжая настаивать на своем праве, публиковать и распространять подобные карикатуры, еще как-то стараться, чтобы никто не чувствовал себя оскорбленным, и аккуратнее выбирать слова и картинки? Конечно, подобный настрой может привести к решению не публиковать определенные карикатуры, которые способны задеть чувства отдельных религиозных групп, как недавно произошло в The New York Times. Однако сам факт, что авторами дерзких карикатур являются, как правило, мужчины, говорит о многом. Женщины редко занимаются подобным – возможно, потому, что они исключены из процесса и/или по собственному желанию держатся в стороне. Особенно зловещим представляется мне то, что работающих в Charlie Hebdo мужчин, которые структурно выступают за определенную форму мужского превосходства, жесточайшим образом атаковала другая группа мужчин. И среди последних дискриминация женщин (конечно, не всегда) носит гораздо более радикальный характер, нежели мудреные сексистские шуточки либертарианцев.

Харассмент до #MeToo

В ситуации домогательства женщина всегда находится в самом невыгодном положении. Особенно когда ее связывают профессиональные отношения с мужчиной, делающим непристойное замечание. Вчера, к примеру, во время фестиваля один из организаторов сказал мне, что был бы рад, если бы у нас с ним был ребенок. Говоря это, он обнял меня. Поскольку у этой сцены не было непосредственных свидетелей, я, к сожалению, могу лишь дальше держать оборону. Обвинять его в сексуальных домогательствах бессмысленно, так как он, конечно, будет всё отрицать и скажет, что это мои фантазии. Кроме того, в профессиональном плане я по-прежнему завишу от него. Поэтому я могу лишь действовать стратегически, продолжая соблюдать свои интересы, и, если он еще раз сделает подобное замечание, быстро и остро на него отреагировать. Но вчера эта ситуация просто застала меня врасплох. Главная проблема в том, что определенный тип мужчин, а именно мужчина с деньгами и влиянием, всё еще чувствует себя неуязвимым, совершая домогательства. Он не боится каких-либо санкций и считает, что зависящие от него женщины не будут предавать случившееся огласке из соображений собственной безопасности.

«Они»