В другом мире: заметки 2014–2017 годов

Мне казалось, что все вокруг хотят только одного: лично познакомиться с Джеймсом Франко[6]. Никогда прежде я не видела важных персон берлинского мира искусства в таком возбуждении, как на этой вечеринке, организованной Клаусом Бизенбахом[7] в честь Джеймса Франко. Буквально все – начиная с Германа Парцингера[8] и Тима Реннера[9] и заканчивая Вольфгангом Тильмансом[10] (и конечно же, не только мужчины, но и женщины) – хотели лично пожать звезде руку. Очевидно, никто не мог устоять перед притягательностью знаменитости. Поэтому я решила тоже присоединиться к этой игре и начала искать возможность пообщаться со звездой. Джеймс Франко оказался дружелюбным и интересным собеседником, и мы поговорили с ним о свободе и давлении, которые присутствуют в мире искусства вообще и в Голливуде в частности. Пока мы беседовали, к нам подходили другие люди, и некоторые из них не могли скрыть своего возбуждения, вызванного тем, что видят Франко вживую. Они просто вставали перед ним и начинали в форме монолога рассказывать о том, как им восхищаются, из-за чего мне было довольно неловко. Казалось, они хотят облегчить душу и вместе с тем подзарядиться от него. Где бы ни стоял Франко, какие-то центростремительные силы заботились о том, чтобы поток посетителей и посетительниц всегда устремлялся к нему. Его присутствие отразилось и на непосредственном антураже мероприятия: даже сам Бизенбах, который организовывал вечеринку, старался всячески продемонстрировать, что у них с Франко особые отношения. В Бизенбахе появилось что-то от кинозвезды; четко очерченные скулы сделали его лицо выразительнее. Все, кто находился вместе с Франко в огороженном VIP-зале, словно попали под голливудские софиты и были этим взбудоражены. Аура знаменитостей заразительна, и общение с ними сравнимо с прикосновением к реликвии, обещающей непосредственную связь со святым.

Больничные кровати

Кто-нибудь объяснит мне, почему больничные койки такие узкие и неудобные? Любая попытка как-то их переделать под себя – поднять или опустить верх или низ – лишь усугубляет ситуацию. Как бы то ни было, спать на такой кровати было ужасно. Сначала я мучилась от шума больницы: громыханья тарелок, окриков, сигналов приезжающих автомобилей и гула голосов. Меня поразила звукопроницаемость стен клиники. Почему никто не подумал о звукоизоляции? Пытаясь заснуть, я не могла не думать о том, как мой отец провел в таком месте больше четырех месяцев, не имея возможности встать или как-то выразить недовольство обстановкой. Я повернулась на бок, как это делал он, и подумала, что так я как будто ближе к нему. Сегодня утром мне захотелось позвонить ему; этот порыв то и дело одолевает меня. Какой же ничтожной кажется моя маленькая операция по сравнению с его страданиями! Понятно, что никому не хочется попадать в больницу; атмосфера там действительно гнетущая. Но хуже всего печально известная больничная еда, эти фасованные бутерброды по утрам. Почему бы не предложить просто мюсли, неужели это намного дороже? В любом случае спустя день я была счастлива сбежать из ада, в котором мой отец провел последние месяцы жизни.

Небо над Берлином

Февраль иногда радует этот город настоящей весенней погодой. Вот уже несколько дней на ослепительно голубом небе сияет солнце, а вечером на домах пляшут пурпурно-оранжевые блики заката. Лица людей тоже посветлели, общее настроение сразу улучшилось. Однако при ярком дневном свете стали заметнее следы зимней усталости. Кожа живущих здесь (включая меня) из-за долгих зимних месяцев кажется бледной, тусклой и сухой, волосы лишились всякого блеска, а телам недостает энергии и упругости. Чтобы защитить себя зимой от холода, эти тела передвигались, чуть ссутулившись. И это заметно. Солнце немного расслабляет людей, они медленно распрямляются. Однако рано радоваться этим наполненным весной февральским денькам, ведь в марте у погоды частенько случаются откаты – продолжительные дожди и мрачно-серые дни. Я в таких случаях утешаю себя мыслью, что март – хорошее время для работы. В марте жизнь еще не вернулась на улицы, хоть они и выглядят чуть оживленнее по сравнению с зимой. Но, несмотря на суровую и чересчур длинную зиму, я, честно говоря, с удовольствием живу в Берлине. Это идеальный город для сидения за рабочим столом.

Федеральный союз промышленности