В другом мире: заметки 2014–2017 годов

Думаю, что у многих моих подруг в результате реакции на движение #MeToo перед глазами возник целый список мужчин, которые когда-либо к ним приставали. В моем случае это были прежде всего начальники, которые меня лапали или делали пошлые замечания. Всё это подавалось как нечто естественное, словно я должна была признать, что их поведение совершенно нормально. Будучи юной девушкой, я исходила из того, что уже одно то, что я женщина (тот факт, что я помечена в обществе как женщина), гарантирует подобные атаки, поэтому я хотя и отражала их, но никогда не думала раздувать скандал или как-то об этом заявлять. Я никогда не говорила об этих ситуациях, да я и не знала, с кем это можно обсуждать. В 1980-е женщина, подвергшаяся сексуальному домогательству, вряд ли могла рассчитывать на поддержку, даже напротив: наши матери говорили нам, что девушка сама виновата, если мужчина обратил на нее внимание. В контексте #MeToo я вспоминаю теперь, как один из моих первых «шефов», в то время как я сидела за компьютером и печатала статьи для журнала, подходил сзади и делал мне массаж шеи. Он приставал ко мне и пытался втянуть в отношения. И хотя мне удавалось уклоняться от его ухаживаний, я покорно принимала его поведение как данность. В молодости я считала, что мне просто нужно перетерпеть подобные ситуации; понятие «сексуальное домогательство» не входило в мой лексикон. Кроме того, мужчины, которые пытались подобными способами сблизиться со мной, занимали высокие должности, и от их благосклонности нередко зависела моя карьера; этой зависимости я хотела избежать, в том числе когда основывала собственный журнал. Когда в последующие годы я обсуждала подобные эпизоды моей жизни с подругами, большинство из них советовали мне продолжать молчать, так как, пока у меня нет на руках конкретных доказательств, пока нет свитель*ниц, мне никто не поверит. Если бы я сделала достоянием общественности эти домогательства, то навредила бы себе, ослабив себя в профессиональном отношении. Меня бы тогда навсегда заклеймили как ту, которая пыталась испортить репутацию конкретного известного мужчины. С этой точки зрения можно лишь потерять, и тут всё равно, стойко ли ты терпишь подобные ухаживания или защищаешься, рассказывая о них всем. Теперь благодаря #MeToo, по крайней мере, существуют общественные рамки, которые позволяют рассказать историю домогательства и принять соответствующие юридические меры. И даже если при этом в большинстве случаев речь идет о привилегированных женщинах, их освобождающий потенциал нельзя недооценивать. Однако было бы идеальным, если бы всё это не оставалось на личном уровне, а было бы проанализировано с точки зрения общественных структур. Стоит подчеркнуть, что сексизм является не индивидуальной проблемой, а дискриминацией женщин на основе глубоко укоренившихся в обществе гендерных стереотипов. Однако осознать их нередко можно лишь через конкретные случаи и личную оптику.

Спокойствие перед бурей

Когда вы написали книгу, то недели (или месяцы) перед ее выходом – самое прекрасное время, так как еще слишком рано, чтобы начинать что-то новое, и можно делать всё то, что пришлось упустить за годы работы над книгой. В моем случае это означает наконец-то брать уроки пения, сдать на права или похлопотать о так называемой доверенности на случай утраты работоспособности. В общем, не только радостные занятия выводят меня теперь из обособленной жизни писательницы. Кроме того, я радуюсь, что отзывы на мою книгу «Любовь к живописи», среди которых наверняка будут и разочарованные, последуют еще не скоро. И хотя я знаю по опыту, что мои книги нередко вызывают реакции, отличные от тех, которые я жду, пока книга не вышла, я живу надеждой на положительную реакцию. Я просто говорю себе, что рецензии – это то, что я не могу контролировать, поэтому позволяю им просто быть. Бывают дни, когда я мысленно настраиваюсь на возможное фиаско, потому что вполне может быть так, что по откликам на мою книгу мне может показаться, будто мои многолетние усилия были напрасными. В такие моменты сразу вспоминаю старый вопрос Йорга Иммендорфа, на который никогда нельзя дать полноценный ответ: «Для кого, для чего?» Кто, собственно, моя аудитория и для чего я делаю всё это?

Виталистические эффекты и их контексты