В душе февраль, или Мне нечего терять, кроме счастливого случая

Мы лежали, касаясь плечами друг друга, в мокрой, порванной и окровавленной одежде, оба мирились с раздирающей болью и наблюдали за тем, как догорает самолет. Дождь перестал. Но нам это было безразлично. Я мечтала вновь потерять сознание. Если я буду без чувств, то не почувствую боль. Уж слишком она резкая и невыносимая. Собрав остатки сил, я провела рукой по ребрам и с облегчением вздохнула. Переломов не было.

— Что там у тебя? — спросил Макс.

— Вроде цела.

— А ноги?

— Мне кажется, нога сломана.

— Нос тоже.

— Это значит, что у меня теперь будет кривой нос?

— Хрен с ним! Главное, что ты осталась жива.

— Я больше не могу выносить боль, — почти плача, сказала я и тихонько всхлипнула.

— Терпи. Ты же сильная. Ты даже не представляешь, какая сильная. Так играть может только женщина с большой силой воли. Я, когда тебя первый раз по телевизору увидел, чуть не обалдел.

— Правда?

— Чистая.

— А почему ты не говорил мне об этом раньше?

— Не знаю. Я говорю тебе об этом сейчас.

— Это потому, что мы умрем? — спросила я спокойно. — Сейчас я продала бы свою душу дьяволу за единственную таблетку обезболивающего.

— Ты что такое говоришь?

— Но ведь мы даже не можем встать. Я не в силах остановить носовое кровотечение. Не могу успокоить боль. Я вообще ничего не могу. Ничего! Скоро я умру. Тут нет ни больниц, ни людей. Тут вообще никого и ничего нет. Мы даже не знаем, где находимся и придет ли к нам помощь. У нас нет воды и пищи. Мы обречены на гибель.

— Глупо спастись из падающего самолета и умереть на земле.

— Это да. А разве смерть бывает умной? Люди всегда умирают по-глупому. Кого-то сбивает машина, кто-то тонет, кто-то погибает от элементарного гриппа…

— Мы выживем. Только немного отлежимся. Когда сможем встать, сориентируемся и обязательно найдем помощь.

Я почему-то поверила Максу. Он же сказал, что мы не разобьемся, и мы не разбились. Он сказал, что мы выкарабкаемся, значит, мы обязательно выкарабкаемся.

— Мне очень больно, — простонала я и закрыла глаза. — Я бы отдала все на свете, чтобы превозмочь боль.

— Потерпи. Боль можно перетерпеть, и она уйдет сама.

Но мне становилось всё хуже. Мои стоны перешли в какие-то нечеловеческие звуки. Макс приподнялся и нежно поцеловал меня в шею.

— Девочка моя родная, потерпи. Н у, потерпи, скоро станет легче.

— Поцелуй еще.

— Что?

— Поцелуй еще… Твой поцелуй притупляет боль. Целуй.

Я не врала. Горячие губы Макса немного облегчали мою боль и возвращали память об уже позабытых ощущениях…

Глава 14

Надвигалась ночь. Огонь, охвативший самолет, уже погас, только едкий дым напоминал, что именно на этом месте произошла авиакатастрофа. Мы лежали рядом и смотрели в начинающее темнеть небо. Макс взял меня за руку.

— Почему ты не замужем?

— Не знаю. А зачем? Счастливых семей не бывает.

— А одиночество бывает счастливым?

— Я не одинока. У меня есть близкие и друзья.

— Ты знаешь, когда я увидел тебя в первый раз, поразился одиночеству, которое увидел в твоих глазах. Я еще никогда в жизни не видел женщины более одинокой, чем ты. Ни твоя слава, ни твой шумный успех не спасают тебя, верно?

— Одиночество — это состояние души.

— Не думаю. Мне кажется, что одиночество — это диагноз, и болезнь поддается лечению. Даже если она длительная и затяжная. Я представляю, как красиво за тобой ухаживают мужчины. Наверное, приглашают в театр, водят в рестораны, дарят букеты из сотен роз. Не понимаю, почему ты одна? Почему твой мужчина не надел на твой пальчик обручальное кольцо и не закатил пышную свадьбу?

— Всё не так просто.

— Ерунда. Для настоящих чувств не существует препятствий.

— Если я останусь жива, обязательно выйду замуж.

— У тебя должна быть роскошная свадьба. Слушай, платье расшей жемчугом! На шею тоже нитку жемчуга. Будет пресса, телевидение, фейерверк в ночном небе и умопомрачительный свадебный торт. Ты должна заморозить в холодильнике кусок свадебного торта.

— Зачем?

— Есть такая примета. Пусть этот замороженный кусок торта лежит в холодильнике до самой старости. Если в семье начнутся какие-то проблемы, нужно достать кусочек и немного от него откусить.

— Что ты выдумываешь!

— Откуси тортик — и в семье воцарятся мир и спокойствие.

— Ты как ребенок.

— Так моя бабушка учила мою маму, когда та выходила замуж.

— Но ведь тебя и в помине не было.

— Ну и что? Мне об этом мама рассказала.

— Ты веришь в приметы?

— Верю.

Я вновь сделала попытку подняться, но громко вскрикнула. Показалось, что я не только потеряла способность двигаться, но и дышать. Дикая боль сдавила грудь.

— Я хочу воды, — прошептала я и облизала пересохшие губы.

— Потерпи. Не нужно двигаться. Сейчас у меня перестанет кружиться голова, и я смогу подняться. Я возьму тебя на руки, и мы двинемся дальше.

— Как ты сможешь взять меня на руки, если они у тебя обгорели? Господи, представляю, как тебе больно.

Полежав еще пару минут, он сел и, сморщившись от боли, протянул ко мне руки.

— Ты сможешь тихонько лечь ко мне?

— Не смогу. Я обязательно задену ожоги, и у тебя снова будет шок. Ты можешь умереть. Я без тебя пропаду. Я не хочу умирать.