В душной ночи звезда (СИ)

Здесь, в междуречье, среди лесов и болот, широкие спины могучих полесских рек Днепра и Припяти извивались неторопливыми змеиными изгибами. Блестела под солнцем и отсвечивала сталью их волна-чешуя, вздыбленная свежими ветрами. В глубоких ложах-руслах, проложенных в незапамятные времена среди сырых травянистых берегов, - великие змеи-реки перекатывали свои воды. Кое-где реки огибали высокие кручи, подмывали оголённые пласты глин и песков, отрывали от берега пласты, поросшие вековечными деревами, строптиво доказывая своё исконное право течь вольно и свободно. Иногда им наскучивало привычно дремать в старом ложе, и они, словно поворачивая с боку на бок гигантское жидкое тело, промывали себе новую дорогу, оставляя на прежнем месте заводи, старицы и обширные болотистые низины.

Тут, на восходних окраинах литовских земель, две царственные реки встречали и вбирали в себя изобильные притоки: светлоструйную Березину и задумчивый просторный Сож. Великое множество малых ручьёв и речушек льнули к матерям-рекам, вынося по весне болотную стоячую водицу. И воды их кишели рыбой, в месяце соковику шедшей так густо, что, стеснившись в устье притоков, рыба стояла сплошной шевелящейся массой, и её просто черпали и грузили на десятки возов.

В обширных полесских болотах жило птиц без счёта: утки, дикие гуси, лебеди, цапли прятали в камышах свои гнёзда. Воздух звенел от птичьих крыльев: это перепела, жаворонки, выпь, канюки и кулики летали, сновали туда-сюда. Лесные дрозды, зяблики, соловьи, иволги оглашали окрестности неумолчным щебетанием, теньканьем, клёкотом. Орлы и соколы парили на широких крыльях, неся свой дозор в вышине. А в заваленных буреломами чащобах таилось дикое зверьё.

Говорили, что туров и зубров, стадами ходивших по сухим лесам на возвышенностях во времена дедов и прадедов, теперь нечасто встретишь в этих местах: они отошли дальше на закат - за Пинск, к Берестью и в ляшские* пущи. Здесь же, как и прежде, водились лоси, олени, лани и серны, медведи, дикие кабаны, волки, лисицы, барсуки, бобры. Рыси, соболя, белки, куницы и прочая проворная мелочь делили с ними эти леса. А на просторных полянах, на приречных травянистых лугах паслись на воле дикие кони.

И всем бескрайним лесам хозяин был пан-боярин, а у хозяина несли службу лесники из крепостных, наблюдая за порубкой древес, за расчисткой земель под новые пахоты. Следили за сохранностью бобровых ставов; отлавливали, сколько могли, волков и лис, немало беспокоящих местное население.

Но не везде ходили лесники.

Дикие непролазные чащобы, окружённые непроходимыми болотами, были так обширны, что во многие заповедные места нога человека не ступала, может, от самого сотворения мира.

В эти земли в неурожайные годы, спасаясь от голода, нередко уходили целыми семьями селяне Могилёвского и далёкого Ршанского* края. Даже если не уродила полесская земля, или град побил посевы, - леса и реки кормили людей.

Всего несколько наезженных дорог прорезали эту дикую часть литовских земель. От крепости Речица в разные стороны вели три дороги*.

На закат, по гатям через болота, тянулся неверный, грязный путь на Каленковичи и дальше - к славному ремесленному Мозырю на крутых холмах. На полночь путь вел в Горваль, там возились паромом через Березину и направлялись в сердце Великого княжества Литовского. На полдень от Речицы, в паре-тройке вёрст от днепровского берега, шёл хороший прямой гостинец*, соединяя между собой богатые сёла: Бронное, Заспу, Левашевичи, Михальки, Холмечь и малую крепостцу Лоеву Гору, стоявшую на высоте, у слияния Днепра и Сожа, рядом с Татарским бродом - единственным бродом, где, вплавь, или по холку в воде, конники всех мастей переходили на другой берег необъятно широкой реки. Дальше подорожников ждал путь в тридцать вёрст до бойкого торгового Любеча. В Любече через реку бодро сновали паромы, здесь пересекались предвечный водный путь по Днепру и не менее давний сухопутный: через Берестье, через Пинск, и Туров, и Мозырь, и на Чернигов. А оттуда - дальше на восход, в земли великой Московии.

Бод ехал в сторону Лоевой Горы.

Его Навгун, - потомок крупного сильного жеребца и дикой кобылы, - был на редкость вынослив. Но Бод взвалил на коня не только своё добро, но и кое-что на продажу*: давно обещал одному человеку. Теперь, хоть с опозданием, но должно выполнить уговор. Так что ехал медленно: приходилось всю дорогу сосредоточенно произносить заклинания, облегчавшие коню его ношу. Бод не стал укладывать поклажу в возок, всё равно перед лесом пришлось бы расстаться с колёсами, а обратно он поедет налегке.

Проехав двадцать вёрст от Речицы по гостинцу, да ещё полями вёрст пять, он остановился в многолюдной деревне Тисель. Спешившись, провёл Навгуна по единственной деревенской улице и ввёл во двор местной корчмы, поручив коня заботам хозяина. Дал знать, кому предназначена поклажа, - пусть приходит человек, забирает доставленное.