В движении. История жизни

Я считаю свое творчество существенным аспектом своих отношений с жизнью. Тем не менее в поэзии я предпочитаю следовать, а не вести. Я учусь у кого только можно. Многое беру из чтения, потому что отношусь к чтению со всей серьезностью. Это часть моего жизненного опыта, и на нем основана моя поэзия. Я не извиняюсь за некую вторичность своего письма… Мне не так интересно было развивать в себе уникальную поэтическую индивидуальность, и мне совершенно по душе замечательная мысль Элиота, в соответствии с которой искусство – это бегство от индивидуальности.

Всегда есть опасность: если встречаются старые друзья, они непременно будут говорить о прошлом. Мы с Томом оба выросли на северо-западе Лондона, нас обоих эвакуировали во время Второй мировой, мы оба играли в Хэмпстеде, пили в «Замке Соломенного Джека»; оба мы были продуктом наших семей, школ, нашего времени и нашей культуры. Все это определило нашу связь и общую базу воспоминаний, которыми мы время от времени делились. Но гораздо более важным было то, что обоих нас оторвало от прошлого и забросило на новые земли, в Калифорнию 1960-х годов. Мы пустились в путешествия, развивались, эволюционировали; мы были непредсказуемы, и нас было трудно контролировать. Мы пребывали в вечном движении. В стихотворении «Вечное движение», которое Том написал, когда ему еще не было тридцати, есть такие строки:

Стремишься к достижению мечты?
Достиг? Так знай: мечту утратил ты —
В движеньи лишь мечта осуществима.

И в свои семьдесят лет Том оставался в этом состоянии. Когда мы виделись с ним в последний раз, в 2003 году, в нем было больше энергии и жизни, чем в сорок. Еще в 1970-е годы Том писал: «Я только что опубликовал “Замок Соломенного Джека”, и я не знаю, о чем будет следующая книга». «Босс-Купидон» был опубликован в 2000 году, и тогда, говорил Том, он уже был готов к тому, чтобы писать новую книгу, но не имел ни малейшего представления о том, что это будет за вещь. И – никакого намека на то, чтобы замедлиться или остановиться. Я думаю, он пребывал в движении до самых последних мгновений жизни.

Я по-настоящему влюбился в остров Манитулин на озере Гурон, когда попал туда летом 1979 года. В ту пору я отчаянно пытался работать над книгой о «Ноге» и решил взять долгий отпуск, на протяжении которого мог бы плавать, думать, писать и слушать музыку. У меня было две кассеты: одна – с моцартовской «Большой мессой до минор», а вторая – с его же «Реквиемом». Иногда я фиксируюсь на одном-двух музыкальных произведениях и слушаю их по многу раз подряд; эти две вещи Моцарта были как раз той музыкой, которую я проигрывал в голове пять лет назад в Норвегии, когда медленно сползал с горы со своей бесполезной сломанной ногой.

Я много бродил по Гор-Бэю, главному городу на острове. Как правило, я застенчив, но здесь я вдруг обнаружил, что легко вступаю в разговоры с незнакомцами. Мне настолько понравилось чувство единения с местными жителями, что в воскресенье я даже пошел на службу в местную церковь. Когда после проведенных здесь идиллических, но не очень продуктивных шести недель я собирался уезжать, несколько местных стариков сделали мне удивительное предложение. Они сказали: «Похоже, вам понравилось на нашем острове. И остров понравился. Наш врач, проработавший здесь сорок лет, только что вышел на пенсию. Вы не хотели бы занять его место?» Пока я искал подходящий ответ, они добавили, что провинция Онтарио выделит мне дом на острове, а жить здесь – я же видел это собственными глазами – очень легко и приятно.

Я был глубоко тронут этим предложением и обдумывал его несколько дней, позволив себе пофантазировать насчет того, чтобы остаться работать врачом на острове. Но потом, с немалым сожалением, я понял, что у меня ничего не получится. Мне нужен большой город, со всем его шумом и грохотом, где живет армия моих, столь разнообразных, пациентов с неврологическими проблемами. И я вынужден был отказать старикам Манитулина:

– Благодарю вас, но – нет.

Это было более тридцати лет назад, и сейчас я иногда задумываюсь: а как бы пошла моя жизнь, если бы я тогда согласился на предложение жителей острова?

Позже, в 1979 году, я нашел себе дом на совершенно другом острове. Я узнал о Сити-Айленде, части Нью-Йорка, когда осенью 1965 года поступил на работу в больницу колледжа Эйнштейна. Размером в полторы мили на полмили, он напоминал новоанглийский рыбацкий поселок и отличался от Бронкса, как небо отличается от земли, хотя до колледжа было всего десять минут езды, и многие из моих коллег жили на этом острове. Со всех сторон острова открывался вид на море, а поход на ланч в один из рыбных ресторанов мог составить приятный перерыв во время рабочего дня, который, если того требовали исследования, мог длиться до восемнадцати часов.