Въ двнадцатомъ часу

— О любовь, любовь! философствовалъ Бенно, продолжая свой путь: — какъ бы мн хотлось открыть радикальное лекарство противъ нея и завтра же утромъ подмшать хорошую дозу въ супъ Свена и дать ему проглотить! Гм! гм! Вся эта штука была бы презабавна, еслибъ не имла страшно опасныхъ сторонъ. Вдь этотъ Свенъ, если разъ что засядетъ ему въ голову, такъ бываетъ упрямъ, какъ избалованное дитя, какимъ онъ въ сущности и есть. А эта мистртсъ Дургамъ кажется мн самою опасною женщиной, котораяу своими маленькими пальчиками можетъ забрать не то что руку, но и цлаго молодца. Мой же достопочтенный другъ, ея супругъ, не таковъ человкъ, чтобъ позволить безнаказанно шутить съ собою. что тутъ длать? Гм! гм! гм! Въ «Дикомъ Человк» еще огни. Это очень кстати. При свт огня я еще разъ обсужу дло и запью стаканомъ рейнвейна.

Глава девятая.

Посл этого вечера прошла недля. Свенъ и Бенно сдлались почти ежедневными постителями дачи Дургамовъ. Но они приходили и уходили большею частью въ разное время и въ своихъ посщеніяхъ явно преслдовали разныя цли. Бенно въ качеств доктора чаще всего приходилъ рано утромъ. Свенъ всегда приходилъ вечеромъ прежде чмъ другіе гости собирались. Бенно зналъ уже вс внутренніе входы и выходы въ дом и чаще всего шелъ прямо въ кабинетъ Дургама, чтобъ производить съ нимъ какіе-нибудь опыты или сигару выкурить и при этомъ потолковать объ ученыхъ предметахъ. Свену знакомы были только парадныя комнаты и преимущественно гостиная съ терасой. Вечеромъ всегда кто-нибудь приходилъ. Американецъ неизбжно присутствовалъ; недлю назадъ онъ собирался ухать, но съ каждымъ днемъ открывалась новая причина, которая вынуждала его отложить отъздъ еще на какіе-нибудь двадцать-четыре часа. Свенъ ясно понималъ, что для мистера Куртиса чайный столъ съ мистрисъ Дургамъ во глав былъ то же, что огонь для мотылька — и Свенъ возненавидлъ Куртиса. Часто приходилъ также адъюнкт-професоръ съ юною особой съ блокурыми локонами и въ сопровожденіи ея матери, вдовы ученаго професора, которая знала всевозможные современные языки и даже нкоторые мертвые. Кром того, разные англичане, въ особенности молодые, проживавшіе въ этомъ город подъ предлогомъ обученія въ университет, а между тмъ преимущественно проводившіе свое время въ рыбной ловл, въ прогулкахъ, на лодкахъ, то на парусахъ, то на веслахъ, и въ другихъ пріятныхъ развлеченіяхъ для здоровья полезныхъ. Приходилъ также и мистеръ Смитъ съ женою и четырьмя дочерьми, о предшествующей жизни котораго госпожа Шмицъ разсказывала такіе ужасы, а на поврку вышло, какъ Свенъ теперь достоврно узналъ, что Смитъ былъ смирный земледлецъ, перехавшій за границу для поправленія нсколько разстроеннаго состоянія; и въ жизнь свою даже не видывалъ, какъ вшаютъ людей, умалчивая о тхъ пятидесяти, которыхъ, по словамъ госпожи Шмицъ, онъ самъ отправилъ на тотъ свтъ.

Если Свенъ съ одной стороны былъ очень золъ на это стеченіе гостей, которымъ мистрисъ Дургамъ въ качеств хозяйки должна бы оказывать одинаковое вниманіе, то съ другой стороны онъ былъ очень благодаренъ обществу, по милости котораго онъ могъ хотя нсколько минутъ проводить безъ помхи съ обожаемою женщиной. На этихъ вечерахъ царствовала полная непринужденность, какъ это бываетъ въ обыча у англичанъ. Каждый могъ считать себя членомъ семейства, приходить и уходить, когда кто хотлъ, а также и длать что кому было угодно: читать, рисовать, играть на роял, пересматривать альбомы, разговаривать, молчать, быть веселымъ или задумчивымъ — словомъ, держать себя какъ кому вздумается. Такъ какъ дверь на терасу всегда была отворена, то и тераса считалась частью гостиной, и потому ничего не было поразительнаго въ томъ, что Свенъ и мистрисъ Дургамъ по долгу тамъ прохаживались или, облокотись на перила, любовались видомъ горъ чрезъ рку, сверкающую при вечернемъ освщеніи. Иногда все общество переходило на терасу, а юный адъюнкт-професоръ съ юною особой съ блокурыми локонами еще чаще долго-предолго прохаживались мимо двери, увлекаясь интересными разговорами.

И кром того, тераса была любимымъ мстопребываніемъ дтей, которыя сильно полюбили Свена и безпрестанно требовали отъ него новыхъ разсказовъ, особенно вечеромъ, когда гостиная была уже освщена и рка отсвчивалась розовыми тнями, когда одна только звзда мерцала на темносинемъ неб.

Тогда они приходили къ нему и неотступно просили и молили его до-тхъ-поръ, пока онъ отдавался въ ихъ распоряженіе. Въ пылу вниманія Китти карабкалась къ нему на колни, Эдгаръ прицплялся къ нему съ другой стороны, и оба, уставивъ на него болышіе задумчивые глаза, слушали интересную исторію о томъ, какъ графъ продалъ своихъ трехъ дочерей тремъ чудовищамъ, изъ которыхъ вышли потомъ прекраснйшіе принцы, о Блоснжк, которая жила въ горахъ съ семью карликами, о Чумичк-Разношерстк; а когда міръ нмецкихъ сказокъ надодалъ отважному весельчаку Эдгару, тогда являлись на сцену разсказы о Синдбад-мореплавател, Абал-купц и о Гарунъ-аль-Рашид, славномъ калиф багдадскомъ. Иногда подходила къ нимъ и мистрисъ Дургамъ и тихо садилась послушать ихъ.