Въ двнадцатомъ часу

Еще разъ прижалъ онъ ея руку къ губамъ и всталъ, чтобъ уйти.

— Нтъ, нтъ! воскликнула Корнелія, вскочивъ съ дивана и протягивая къ нему руки съ умоляющимъ видомъ: — нтъ! не уходи еще, Свенъ. Ты одинъ человкъ на земл, который любишь меня — что будетъ со мною, если и ты оставишь меня?

— Я не могу приносить теб никакой пользы, не могу ничего, какъ только погибать отъ мученія видть тебя несчастною. И это чувство давитъ меня, какъ тяжелый сонъ, когда представляется, что самая любимая особа тонетъ, и хочешь броситься на помощь, но съ мста не можешь сдвинуться. О, этотъ мракъ, этотъ мучительный мракъ! На минуту, на одну минуту получить бы всевдніе!

Въ сильномъ волненіи Свенъ ходилъ по комнат, разговаривая скоре самъ съ собою, чмъ съ прекрасною хозяйкой.

— Скажите, Свенъ, что вы хотите знать? Я готова разсказать вамъ все, что могу.

Свенъ остановился предъ нею и тихо сказалъ:

— Любила ли ты когда-нибудь своего мужа?

— Да.

— А онъ — любилъ онъ тебя?

— Я думаю, что любилъ.

— А теперь — любишь ли ты его — любишь ли и теперь?

— Я тебя люблю!

Почти неслышно было это: «Я тебя люблю!» но оно поразило Свена какъ громовымъ ударомъ.

Онъ бросился къ ногамъ красавицы и, схвативъ ея руки, покрывалъ ихъ поцлуями.

Почти съ ужасомъ она сопротивлялась ему.

— Нтъ, нтъ! восклицала она: — не теб стоять на колняхъ предо мною! Твоею любовью я живу; я существую наконецъ! Можетъ ли творецъ преклоняться предъ своимъ твореніемъ?

Съ этими словами она поцловала Свена въ лобъ. Еще минута, и ее уже не было въ комнат.

Глава десятая.

Напрасно Свенъ протягивалъ за нею руки — она исчезла быстро, неуловимо, какъ сновидніе. И сномъ казалось ему все пережитое въ послднія минуты. Онъ любимъ — любимъ женщиной, которая казалась ему прекраснымъ, возвышеннымъ, недосягаемымъ божествомъ. На его лбу еще горлъ поцлуй, которымъ она освятила свое признаніе; и чмъ онъ заслужилъ это блаженство? Мечталъ ли онъ о томъ, домогался ли такого счастья? Не онъ ли хотлъ спасти ее изъ бурнаго моря, по которому носился корабль ея счастья, и пріютить въ тихую пристань? Не была ли она теперь дальше чмъ когда-нибудь отъ желанной цли найти спокойствіе, безопасность, миръ? Не исполнилось ли уже предсказаніе Бенно? Не похожъ ли онъ на разбойника, который прокрался въ домъ въ отсутствіе хозяина, чтобы ограбить его, укравъ его драгоцннйшее сокровище?

Съ смятеніемъ озирался онъ вокругъ себя. Тишина, царствовавшая въ комнат, пугала его. Онъ прислушивался къ стуку маятника, къ шуму дождя, стучавшаго въ окно.

Что, еслибъ вернулась мистрисъ Дургамъ? Ему такъ много надо ей сказать! Онъ хотлъ ей сказать, что не добивается счастья, за которое ей пришлось бы поплатиться слезами, раскаяніемъ и всевозможными жертвами, что онъ ее любитъ — да, искренно, горячо любитъ, что мысль о ея взаимной любви наполняете его блаженствомъ, но также скорбью, гнетущею сердце тоскою, какъ бываетъ, когда мы обманываемся въ идеал, которому всею душою, доврчиво были преданы. Онъ хотлъ еще сказать — но чего еще онъ не хотлъ бы ей сказать? открыть міръ — новый міръ, который ему самому казался почти хаосомъ.

Онъ упалъ на стулъ и облокотился на руку пылающею головой. Онъ забылъ, гд находится, забылъ, что теперь было бы приличне и благоразумне удалиться; Что его присутствіе должно удивить прислугу.

Такъ просидлъ онъ съ четверть часа, какъ вдругъ раздались шаги въ смежной комнат и пробудили его отъ грезъ. Онъ подумалъ-было, что это Корнелія, и кровь прихлынула къ его сердцу; еще одинъ мигъ — и не она, а мужъ ея вошелъ.

— Добрый вечеръ, сэръ; какъ вы поживаете? сказалъ мистеръ Дургамъ по-англійски, проходя мимо Свена и, противъ обыкновенія, не протягивая еще руки, и сталъ спиною къ камину, не смотря на то,что въ немъ не было уже огня.

— Благодарю васъ; хорошо; а вы какъ? отвчалъ Свенъ, самъ не сознавая, что онъ говоритъ.

— Благодарю васъ; очень хорошо, сказалъ мистеръ Дургамъ.

Настало молчаніе, очень неловкое для Свена. Его честная натура возмущалась противъ дружественнаго обращенія съ человкомъ, который, еслибъ предчувствовалъ истину, говорилъ бы съ нимъ совсмъ другимъ тономъ. Свенъ чувствовалъ себя очень жалкимъ и ничтожнымъ въ маск лицемрія, которую ему пришлось надть первый разъ въ жизни. Онъ бросилъ испытующій взглядъ на Дургама; ему казалось, что на лиц этого человка онъ прочтетъ свой приговоръ. Но лицо Дургама было такъ же спокойно и холодно, какъ всегда; можетъ быть, нсколько блдне обыкновеннаго; но это могло зависть также отъ освщенія. Дургамъ все еще стоялъ на томъ же мст въ полуосвщенномъ углу комнаты, повернувшись спиной къ пустому камину.

— Гд мистрисъ Дургамъ? вдругъ спросилъ онъ.

— Сейчасъ она была здсь, отвчалъ Свенъ, и слова замерли у него на губахъ.

— О, вотъ какъ! сказалъ Дургамъ.

Опять молчаніе.

— Я думаю, сегодня вечеромъ никто не будетъ, заговорилъ Свенъ.

— Кажется такъ, сказалъ Дургамъ.

Опять слышался только стукъ маятника и капли дождя, бившія въ окна.

— А что наше катанье на парусахъ? въ третій разъ началъ Свенъ, которому этотъ односложный разговоръ становился невыносимъ: — нашлась ли лодка?