Но вотъ настали и лучшія времена. Отецъ и два старшіе брата фон-Тиссова вскор умерли одинъ за другимъ и ему досталось все богатство; до того времени ему не снилась и во сн подобная счастливая случайность, хотя онъ уврялъ своихъ кредиторовъ въ возможности того. Тогда онъ вышелъ въ отставку, расплатился съ кредиторами, и обнимая свою жену, общалъ ей въ будущемъ жизнь полную очарованій и радостей. На это общаніе она болзненно улыбалась, зная лучше чмъ кто-нибудь невозможность ихъ осуіществленія. Цдые годы отчаянной борьбы съ блестящею нищетой своего положенія, напряженныя усилія поддержать и защищать безхарактернаго мужа надломили въ самомъ корн нжную натуру. Нкогда столь блистательная женщина, кумиръ и гордость своего кружка, находила теперь единственное развлечете въ случайныхъ посщеніяхъ, изрдка нарушавшихъ уединеніе деревенской жизни въ родовомъ имніи. Фон-Тиссовъ, находя достаточно причинъ быть недовольнымъ свтомъ, перебрался въ свое помстье вскор посл полученія наслдства. Отъ природы онъ былъ не дурной человкъ, но въ жизни своей очень мало длалъ для образованія своего ума и сердца. О преимуществахъ же своей жены, тмъ ярче выступавшихъ, чмъ ближе наступало время болзней и миновали годы цвтущей юности и красоты, онъ не имлъ ни малйшаго понятія. Онъ задыхался въ тихой, осмысленной атмосфер, которая разливалась вокругъ его жены. Она вступила на путь, по которому онъ не могъ и не хотлъ слдовать за нею, и скоро она увидла себя совершенно одинокою. Онъ питалъ къ ней высокое уваженіе да и еще любилъ ее по-своему, но ихъ взгляды, мысли и чувства слишкомъ расходились. «Она слишкомъ хороша для меня» говорилъ онъ: «а я, еслибъ и хотлъ исправиться, ужъ не могу сдлаться лучшимъ противъ того, какимъ созданъ».
Когда фон-Тиссовъ мало-по-малу и почти безсознательно отдалялся отъ жены, неспособный оцнить ея достоинствъ, тогда онъ предоставилъ ей полное вознагражденіе въ младшемъ сын своемъ Свен, хотя самъ того не зналъ и не желалъ. Оба старшіе брата Свена были душою и тломъ родными сыновьями своего отца, предпочитая конюшню гостиной, поле и лсъ саду. По природ они были отчаянными охотниками, съ равномрной наклонностью къ добру и злу. Очевидно было, что судьба ихъ вполн зависла отъ условныхъ обстоятельствъ, въ которыя они попадали.
Свенъ былъ истиннымъ сыномъ своей матери. Подобно братьямъ, онъ былъ высокаго роста и имлъ крпкое тлосложеніе; но этимъ ограничивалось его сходство съ отцомъ. Унаслдовавъ отъ матери нжную душу, онъ привязался къ ней съ неодолимою силой. На земл, быть можетъ, нтъ другихъ отношеній, въ которыхъ было бы больше тихаго блаженства, доступнаго человческому сознанію, какъ отношенія между благородною матерью и достойнымъ сыномъ. Свенъ сталъ обожать свою мать, какъ только научился себя понимать. Когда мать бывала больна, Свенъ, будучи еще маленькимъ мальчикомъ, оставался у ея постели какъ прикованный, по цлымъ часамъ и по цлымъ днямъ ухажиживая за нею, оказывая всевозможный маленькія услуги, что доставляло ему гораздо больше удовольствія, чмъ веселыя игры съ товарищами. Эта любовь къ матери увеличивалась по мрі того, какъ онъ становился старше и умне, по мр того, какъ онъ научался цнить свою мать по достоинству. Но еслибъ эта любовь потребовала вознагражденія — чего никогда не было — величайшая награда для него состояла бы въ взаимной любви достойнйшей женщины, въ безграничномъ довріи, которое она ему оказывала, въ неусыпномъ попеченіи, съ которымъ она наблюдала за развитіемъ его превосходныхъ способностей. Для неопытной юности нтъ лучшаго наставника, какъ тотъ человкъ, который самъ въ своей молодости носилъ дурацкій колпакъ и имлъ настолько ума, чтобъ сбросить его, пока еще не слишкомъ было поздно. Въ этомъ случа, какъ и во всхъ другихъ, только опытность длаетъ мастера, и потому нтъ ничего смшне, какъ видть юношей, еще почти полумальчиковъ, беру щихъ на себя обязанность воспитателей, и руководителей молодежи, къ которой они сами еще принадлежатъ. Воспитатель юноши Телемака не юноша, но старикъ, и у Ахилла другомъ Патроклъ, а наставникомъ Хиронъ. Изъ этого выходитъ, что госпожа фон-Тиссовъ была превосходною воспитательницей, и когда она описывала опасности, которымъ пылкая юность легко поддается, и радости старости, когда буря страстей улеглась и свтило умственной жизни тихо и животворно озаряетъ невозмутимое спокойствіе души — тогда даже божественный Платонъ не могъ бы лучше и убдительне говорить.