В джазе только хулиганы

— Надин дала тебе мою «фивэ»? — его брови тоже претенциозно изогнулись, но губы так и не оставила улыбка.

«Мою»?! Ты что, авторские права на неё оформил?!

— Почему это она твоя? — непонимающе дёрнула я головой и оборонительно скрестила руки. — «Фива» общая! — хм, где-то я уже это слышала сегодня…

— Нет, «фива» — моя коронная! — настаивал Соколов, уложив на пол рюкзак и недовольно стряхнув с плеч пальто. Я бы советовала тебе носить коронку только дома! В ту комнату, где стоит трон! — Как тебя вообще подпустили к джазовому стандарту?

— Ха! Я тебе больше скажу! Теперь я пою только джаз! — горделиво заявила я, незаметно сглотнув.

Самой слабо верилось…

Я чуть не скукожилась под курткой.

— Ого! — изумился усач у меня за спиной, но одновременно с ним сквозь детские всхлипы на фоне протянулось:

— Не-е-е-ет, — широко и коварно улыбаясь, замотал Кирилл головой. — Ты не можешь…

— Могу. И у меня с ним всё серьёзно!

Я не пальцем деланая!

— Когда ты успела? — довольно степенно удивился Кирилл, угрожающе уложив ладонь на спинку моего бывшего стула. — Я два месяца собирался домой под распевки на Ани Лорак…

— А мы с Надин Дмитриевной не хотели никому рассказывать…

Даже тебе, Соколов! Я самодовольно задрала нос, мечтая приправить ответ: «бе-бе-бе», но зацепилась взглядом за его нижнюю губу, что он медленно и беспощадно прикусил, и затаилась.

— Напомни, сколько тебе лет? — чётко изрёк его рот. И, кажется, Даша, сидящая справа, специально громко покашляла.

Ясно, на что Кирилл намекал! Мы прямые соперники друг другу: в одном жанре, в одной возрастной категории, занимались у одного преподавателя. Только я — меньше года, а он — чуть ли не вылезши из утробы матери!

— Двадцать один год позавчера исполнился, — скромненько созналась я.

— С прошедшим, — сверкнул фирменной улыбкой Соколов. — Тебе хана, редиска.

Из меня вырвался удивлённый вдох…

— Как-как ты сказал?

— Редиска двуличная! — Соколов вальяжно швырнул на стул своё скомканное пальто, чехол, отогнул воротник рубашки молочного цвета и устрашающе провёл большим пальцем под бритым подбородком.

Затем опомнился: увидел Рому, кивнул ему. Дашу смерил скептичным взглядом и, уцепив с пола рюкзак, демонстративно направился в сторону арки. Его не уложенные, стремящиеся стать полноценными кудрями волосы, чуть взметнулись надо лбом и пропали из виду вместе с ямочками на усмехающемся лице.

— Я регистрироваться! — бросил Кирилл, уже удаляясь.

— Он пошутил? Или реально мне угрожал? — первое, с чем я обратилась к весело переглядывающимся вокалистам.

— Фиг его знает, Ра. На всякий случай, оборачивайся почаще.

❤❤❤

В чёрных непроницаемых кулисах гулял холодок. Ведущий сидел в темноте и перебирал списки выступающих. А я беззвучно бродила то в ближайший к краю сцены карман, то в дальний, и пыталась совладать с расшалившимися нервами. Мой выход через один номер…

Два с лишним часа пролетели незаметно: мы оставили верхнюю одежду в гардеробе, в перерыв отметились у ведущего и получили возможность, пока за столиком жюри образовалась пустота, подержать микрофон на сцене. В блоке выступало порядка сорока с лишним участников, и каждому выделили секунд по тридцать. Везло, если в песне оказывался короткий проигрыш, и вокалист успевал вступить с минусовкой. Это был мой случай и… пока что самые страшные тридцать секунд в жизни!

Я увидела гигантский пустой концертный зал, скрывающийся в полумраке: бардовые ряды партера и балкона разделяла тень ниши так, что всё это напоминало раскрывающуюся тебе навстречу пасть. В её середине, где должен был виднеться «корешок языка», стоял длинный узкий стол с четырьмя настольными лампами. Они кровожадно путали сознание и предназначались будто для операционных… на мгновение глаза обманули меня и вместо толстых ручек, выверенно лежащих рядком вдоль бумаг на судейском столе, я обнаружила скальпы… Бр-р-р!

«Перерыв. Какая пустота в зале», — подумал бы зритель. И даже не догадался, что правые и левые хлипенькие кулисы забиты, как консервная банка шпротами, вокалистами: скучающими, трясущимися, осуждающими, зевающими, артикулирующими, в вечерних платьях и костюмах, в одеялах и даже с бигудями на голове! Я промелькнула по их «рыбьим» лицам, как в замедленной съёмке, борясь с головокружением, и уставилась в одну меркнущую в глазах точку в зале. Там, где предполагаемо сидел звукооператор.

Из трёх лежащих у моих ног кубов повалил знакомый звук, а на лицо упал отрезвляюще резкий свет прожекторов. Я. В ярко-красном платье на бретельках, чуть достающим до колен и усыпанном пайетками. Дрожу. Решила, что ослепла: кругом всё стало белым бело, как в душевой кабинке, обнесённой кафелем. Но если позволить голове чуть опуститься, то в глазах начинали рябить красные расплывающиеся кружочки, отражающиеся от наряда…