В глубине тебя

Дорен все слушает, слушает… Лишить и наказать… Она-то не сможет ни лишить, ни наказать, даже если прониклась всем этим сейчас. Может, хоть доложится куда-нибудь auf dem kurzen Dienstweg, то есть по своим внутренним каналам.

А я чувствую теперь глухое опустошение и добавить мне уж больше нечего. Наговорившись, беру себя в руки и переключаю нас с ней на мое дело.

Делаем вид, что мы с ней обе профессионалки и обсуждаем «Котти», ради которого я, собственно, пришла.

К тому, которого я «люблю», мы больше не возвращаемся и прощаемся как ни в чем не бывало.

* * *

Мне херово. Мне совсем херово. Мне херовее, чем херово.

Когда строишь, будь готов к разрушению. Будь готов, что в один далеко не прекрасный день проект твой развалится, словно карточный домик.

Выпуливаюсь из дверей сената, бегу на метро в сторону дома.

Но мне хочется не домой. Мне хочется… на стройку, посмотреть, как там он, наш карточный домик. Мне хочется залезть в обломки и бродить среди них — пусть хоть завалятся надо мной. Пусть погребут под собой меня.

Я, кажется, начинаю бредить. Не знаю, сколько у меня — нет градусника. Но знаю, прекрасно знаю, что кроме суки-Риты, которая никак утихомириться не может и которой хрен ее знает, как вообще стало известно, что он делает «карточный домик», настучать на него в бауамт могла лишь… я.

Да-да, я. Ведь так он и думает. В его глазах, в его восприятии я с ней давно сравнялась — и он меня «простил». Ведь со мной он точно так же «накосячил», как с ней. Ведь для него я от нее ничем не отличаюсь. Он «знает» про мои «шашни» с Франком, он видел меня с ним. Он слышал кучу всякого про «нас». И Франк забрал у него «дом», а я теперь с ним «заодно».

Дом, дома, коробки… Как надвигаются на меня все эти стройки… Когда же они построятся… Сколько ж сил надо на это положить.

Зачем же он скрывал… Зачем не рассказал, что он под запретом… Дурак…

Зачем у меня в голове теперь еще вдруг возникает и… старик Хорст с его залитыми вусмерть, но абсолютно трезвыми глазами…

Зачем сейчас, именно сейчас прозрение о том, что там еще такого было в его взгляде, такого, чего он не сказал:

«А ты не злись, милая, не злись. Не рассказал он тебе, потому что ты хорошая… потому что не такая, как та… Потому что он думал, жизнь с тобой новую начнет… без всего этого…»

«А вот не надо было думать» — «отвечаю» ему мысленно, с горечью и желчью, — «когда не просят. А за меня думать вообще и в принципе не фиг».

И бегу, бегу все дальше.

Еще один толчок — нет, не раскат грома — прозрение: что это я недавно вздумала? Он даже мне не сказал, то ли дело — Нине. Нина, конечно же, ни о чем не в курсе — и как же мне отчаянно хочется, чтобы мне было на это наплевать.

— Ты все не так сделал, — «твержу» ему на бегу, задыхаясь. — Все через жопу. В проектах у тебя бардак. И с бабами бардак. Все не в свое время. Сдался тебе ребенок той суки… твой «сводный» сын-племянник… сдалась тебе эта… Сдался мне ты… Сдалось мне загоняться из-за тебя, из-за того, что мы с той сукой для тебя одинаковые, а эта — не такая, как мы… Что ты наверняка уже успел мне «все простить», и даже в этом я для тебя от той не отличаюсь. Ты и не услышишь теперь, что все это — не я. А это все — не я…

Грозно-сердитая влажность давит прямо в нос. В грозовых тучах снова кипеш, у них там дождь кучкуется, а я, как обычно, без зонта.

Ха, да вот и «карточный». Отремонтированный такой, перестроенный. Он же не знает, что он на самом деле рухнул. Стоит, конечно, куда же денется. Он ведь рухнул не для всех.

Да там свет горит… С улицы видно мужскую фигуру в сером свитере… Кто-то — кто бы это? — работает — или что там можно делать в абсолютно пустом помещении. Разве, сканировать проводку…

Поднимаюсь наверх и вижу в коридорах и на лестничных площадках шеренги отделочной техники. Технику выставили, потому что закончили — или просто сматываются, сворачиваются.

Конечно, он не сам все это, но его заставили убрать его бригады и теперь ему приходится… тушить свет? Вот хохмы.

Вот он, в сером свитере и джинсах. Он стоит в двух метрах от меня и… «тушит свет» — разъединяет толстый провод и переноску, подключенную к системе строительного тока. Самого распределительного щита не видно.

Не могу больше.

* * *

Рик… Ждал он меня здесь, что ли?

Он смотрит не мигая. Какой бесстрастный, но сосредоточенный взгляд — совсем как в прошлый раз, когда на работе увидел меня с Франком.

Он, кажется, не удивляется, что я пришла. Или это неприязнь? Конечно, ведь он же думает, что это я его подставила.

Рик открывает рот и, кажется, начинает мне что-то говорить, а я не могу так больше, поэтому перебиваю его.

— Это не я, — говорю ему то единственное, что он должен знать.

Пусть услышит это от меня.

Это не я… не я… не я, хочется кричать мне, повторять. Пусть попытается меня заткнуть — не заткнет.

Но вот я произнесла это — и говорить уже больше не могу, только головой мелко трясти да шевелить губами, как истеричка помешанная.

А Рик уже подошел ко мне вплотную, поднимает руку… неужели ударит?.. Что я буду делать — в ответ ему заеду?..