В глубине тебя

Пытаюсь решить сама с собой этот вопрос, но мое лицо уже заключили в обе руки, придвинули вплотную к своему лицу и требуют:

— Посмотри на меня!..

Поднимаю глаза, смотрю исподлобья, тяжело, силясь разглядеть.

Да, это его лицо, его глаза. И теперь он взволнован.

Я, кажется, давно не видела его. Надо поглядеть, пока разрешают.

Смотрю, но не слышу — кажется, он говорит мне что-то?..

— Я знаю… я знаю… знаю…

В отличие от меня, Рик повторяет, все повторяет и повторяет.

— И я тебя ни в чем не виню. Никогда не винил.

Не винит. Хорошо.

— Хоро… — начинаю я, но он не дает сказать и закрывает мне рот губами.

И… вот. И все. Отсюда — все. Приехала… могла бы простонать ему… или себе… и стону, но только без слов и тихонько так, умиротворенно… Кажется, он тоже тихонько стонет, будто сдержать все это не в силах… все это… что оно там такое… Ах да, губы его…

Какие они у него… холодные?.. Или это я горю?..

Он целует меня, все целует и целует. Будто вбирает в свои губы жар моих воспалившихся губ, в глаза — лихорадочный блеск моих воспалившихся глаз, в мысли свои — вихрь моих воспалившихся мыслей.

— Ты температуришь, — бормочет он моим губам между поцелуев. — Тебя знобит, — целует, трогает мой лоб, прижимается к нему лбом.

— Не обращай внимания, — прошу его, но он уже вдавил меня в стену, и теперь язык его у меня во рту обтанцовывает мой.

«Давай потанцуем» — соглашается мой язык и перевивается с его языком.

И… больше это не танец. Мы соединяемся в этих поцелуях, сливаемся друг с другом вне времени, как будто оба на мгновение лишаемся чувств… Мгновение длиной в вечность… Мгновение, в каком не видно и не слышно ничего… Мгновение, в каком не понимаешь, кого и что ты чувствуешь и… ничего думать не в силах.

Так было однажды — вернее, не было. Мы не отрывались, не прерывались, не расставались… — мы целовались… Все эти месяцы… годы мы не переставая целовались… Ведь так бывает… Так было с нами… Так бывает, когда хочешь, чтобы длилось бесконечно… когда не хочешь, чтобы прекращалось…

Но прекращается: Рик бросает мой рот, под конец слегка зажав губами мою нижнюю губу, и теперь судорожно целует мою шею, а я закрываю глаза, запрокидываю назад голову.

— Не я, — вбрасываю опять зачем-то, напоминаю.

— Ты, — возражает он теперь моей шее, впечатываясь губами мне в кожу. — Ты и только ты. Всегда ты. И больше никто.

Его руки пробрались ко мне под плащ, стянули с меня джинсы, трусики — да, иди, войди туда, легонько киваю ему я. Его руки у меня на оголенной попе, сжимают половинки — я с мучительным стоном сжимаю влагалище и попу тоже сжимаю — ей хорошо так, когда он кладет на нее руки. Она будто домой вернулась после долгих скитаний, да и я — тоже. Старый, обветшалый домишко и вроде сносить его собрались, а я рискнула, сунулась в него — укрыться от дождя. Глядишь, выдержит, не рухнет надо мной. Приютит в последний раз.

И он решает приютить меня. Он дает мне приют или я — ему.

Я расстегиваю его ремень, срываю с него джинсы, боксеры тоже срываю и вижу его, возбужденного, готового. Мы сняли друг с друга все, что было ниже пояса. Он берет в руку твердый, восставший член, проводит у меня между ног головкой — тепло, приятно и я глажусь о него киской. Он приподнимает меня за попу, я обхватываю его ногами, и он входит в мою влажную, жаркую плоть, сажает на него. И вот опять мы стоя… как в первый раз, как много раз — последний раз?..

— М-м-м, — закусываю губы, сладко и нежно сжимаю вагину вокруг него — он чувствует ее стонущую жажду, вздыхает — она сдавила его член, обхватила плотно. Мне до того кайфово — больно почти от кайфа, аж зажмуриваюсь. Долго жмуриться не могу — хочу видеть его, чувствовать его глазами.

— Вот так теперь сиди и не рыпайся, — велит он мне внезапно, но голос его ласков, а в глазах не яростный янтарь, а серая мольба. Они трогательны, когда такие.

— Не рыпаться? — я даже не думаю издеваться, просто переспрашиваю — а вдруг мне послышалось. — Ничего не делать?

— Ничего. Я сам буду делать тебя, — подтверждает он — и делает уже.

Он надевает меня на себя, вгоняет в меня член, и каждое его проникновение провоцирует во мне встряску. Так и проходит мой озноб. Руки его сжимают мою попу, лицо он прячет у меня между сисек, к которым пробрался под свитером и лифчиком. Он трется о них, о каждую — поровну, хоть они и разной величины. По очереди находит языком набухшие до боли соски, а я чувствую каждым соском его мокро-жаркое облизывание, встречаю с восторженным стоном. Со стонами перебираю его волосы, вжимаю в себя его лицо. Вталкиваю его член поглубже в себя, даже немножко мешаю ему толкаться самому, кажется.

Мои руки гуляют по его спине и то и дело возвращаются к его заднице. Когда я сжимаю твердые половинки, он напрягает ее с глухим стоном. Стон его врезается в меня, проникает под кожу, пробравшись под ребра, вибрирует в сердце.

Я поднимаюсь-опускаюсь на нем, держусь за него одной рукой, другой снимаю с себя и свитер, и лифчик — пусть посмотрит на меня, голую. Пусть вспомнит, а то вдруг забыл.