В гнезде Орла

Он время от времени поглядывал на румынку. Та после последних его слов предпочла молчать. Она была не молода, ей было сорок. Распущенные волосы, острый нос, морщинистая оливковая кожа и треугольное лицо без капли макияжа. Её народ имел такие же права, как и населения бывших рейхскомиссориатов. Дешёвая рабочая сила. Румыния, будучи союзницей Рейха по Оси, должна была получить от Гитлера советскую Бессарабию и солидные территорию до Днепра. Правда, договорённости не были исполнены. Почти вся румынская армия полегла на советских территориях. Поэтому ей было уготовано стать частью Германии, вернее её бедной нижней частью.

***

После завтрака Клаус решил вздремнуть. Дана выделила для майора гостиную. Тот провалялся до четырёх часов дня, после чего отправился вместе с румынкой гулять по набережной.

Солнце уходило за горизонт, раскрашивая небо красивым светло-розовым закатом. На волнах покачивались оранжевые буйки, а где-то вдалеке, в открытом море, виднелись корабли.

Жара спала, Клауса застегнул мундир. Отдых пошёл ему на пользу, он стал более спокойным. О Рейхе больше не говорил. Много спрашивал о жизни Даны, как она оказалась в Теодорихсхафене.

— Мой дед участвовал во взятии Крыма, получил ранение, так и остался здесь. После войны перевёз семью. Тогда ещё Крым обещали сделать раем, а сделали дырой, — рассказывала Дана, гуляя с Клаусом по набережной, — Он до конца своей жизни говорил, что не понимает, как они победили русских. Говорил, они сражались за каждый дом.

— В другой реальности всё могло быть иначе, — Клаус держал руки за спиной. — Но здесь и сейчас, в реальности, где мы победители, а они проигравшие, неважно, как они сражались.

— Гитлер победил, но потери были неимоверны. Уткнувшись в оборону русских на востоке, потери были больше, чем за прошлые годы войны в Европе.

— Пиррова победа! — согласился Клаус и подошёл к металлической ограде, что разделяла набережную с пляжем. Он увидел, как на складном стуле кто-то сидит и смотрит на море. — Кто это? На нём странная одежда…

— Это? — Дана подошла ближе. — Это бывший советский солдат. Воевал за этот полуостров. Он безобидный.

— Я хочу с ним поговорить, — Клаус никогда не разговаривал с солдатами советской армии. — Интересно, как ему живётся в нашем мире. — Майор посмотрел на Дану. — Можете идти. Вы свободны.

Дана улыбнулась и покинула ненавидимого ею всей душой гостя. Клаус тем временем ступил на галечный пляж, под тяжестью его тела мелкие камешки заскрипели, потираясь своими серыми телами друг об друга. Кроме пожилого мужчины в такой же старой, как и он сам, телогрейке, никого не было. Купальный сезон ещё не начался, и кроме рыбаков на пирсе у моря мало кого можно было встретить.

Старик печально сидел на деревянном складном стульчике, в пальцах держа серебристую монету. Рядом с ним на гальке лежала потрёпанная советская офицерская фуражка, только без красной звёздочки. Клаус сел рядом со стариком на холодную гальку, тот на него даже не посмотрел. Старик давно заметил его, прогуливающего по набережной. Особенно его нарукавную повязку. От её вида у него не было ни трепета, ни страха, ни даже ненависти. Ничего.

— Хорошая сегодня погода, — заговорил Клаус.

— Чайки низко летают. Будет шторм, — ответил старик. Клаус посмотрел на его морщинистые руки и понял, что в пальцах он держал совсем не монету, а медаль «За отвагу», только без орденской ленты. Запрещённая вещь, хоть кто её отберёт. Деду жить осталась всего ничего, пусть делает, что хочет. — Эту медаль я получил в боях за этот город в декабре сорок первого, — он заметил, что майор смотрит на медаль. — Много ваших сложило головы за этот полуостров. Он столько пережил за свою историю и ещё переживёт. Жаль, я не доживу до того дня, когда он снова вернётся в родную гавань.

— Верите в то, что Великий Рейх может рухнуть? — с усмешкой спросил майор, к его ногам накатило волна, слегка омыв его сапоги.

— Нет и не было никого Великого Рейха, — уверенно произнёс старик и надел на голову фуражку. — А то, что вы называете страной, скоро захлебнётся во всей зловонной ненависти, что ваша власть принесла человечеству.

— За такие слова вас могли бы сослать…

— Куда? В Дахау? Или какой другой «лагерь смерти»? — перебил старик, откашлялся и рассмеялся. — Я был там, — в глазах старика вспыхнули страшные картины, обезумевшие от голода люди, облизывающие пол в поисках воды, страшные эксперименты учёных-садистов и осознания того, каждый день может стать для тебя последим. — Меня ничем не напугать. Я умер восемьдесят лет назад.

— Рейх после войны позволил вам жить, вернуться сюда, работать. Как я понимаю, вы от сюда родом.

— Я родился в Керчи, но повторюсь, давно уже не живу. Я мёртв.

— Но всё же вы говорите со мной, — усмехнулся Клаус. — Рейх даровал вам жизнь. Вы должны быть благодарны ему, что после войны вам позволено жить. Именно жизнь — самый большой подарок вам от фюрера.