...Спали под открытым небом, в саду. Утром разбудили горластые петухи и аппетитные запахи из "кухни". Там готовили козла, замурованного глиной в печи-тандере. Удивительно вкусное блюдо. После завтрака я обратил внимание на то, как мужчины то и дело запихивали под язык какую-то буро-зеленую смесь. "Насвай" – местный слабый наркотик, заменяющий курение. В его состав входит тертый табак, кора арчи, куриный помет и негашеная известь. Штука безобидная, не дай Бог только сглотнуть слюну, когда насвай лежит под языком – рвота предстоит долгая и продолжительная.
Жаль, что из Дюйболо ушли рано, но аквалангистам, бывшим в составе экспедиции, предстояло еще нырнуть в Холтан-Чашму – бурливый источник, рожденный в глубинах Бой Булока, чтобы выяснить, соединяется ли он с тоннелями пещеры. В лучах подводных прожекторов удалось выяснить, что соединяется, но скорость потока не позволила забраться поглубже. Холтан-Чашма была оставлена как деликатес для будущих экспедиций.
Мы же, стегая непокорных ишаков, спустились до Курганчи – кишлака, где нас уже ждал Урал со своим верным "ЗиЛом". Вечером мы были в Бойсуне, а ночью "Икарус" нес нас по дороге в Бухару.
...Лил дождь. Холодные капли с настойчивостью маньяка колотили по обритой голове. Тучи скакали по небу, как клубки шерсти, подброшенные расшалившимся котенком. Вслед за ними трусил на ишаке улыбающийся Садык с ружьем наперевес... Я проснулся. В окне пылила челябинская улица, запорошенная осенней желтизной. Теперь кажется, что все было во сне: горы, пещеры, азиатское небо. Как жаль, что в один и тот же сон вернуться снова никак нельзя...
Несуществующий жанр «Закулисье...» хорош тем, что настраивает на мелодичный, душевный, мемуарный лад. Ведь, в сущности, вся журналистика – это погоня за жареной уткой, которая так и норовит протухнуть. Репортер – самый, пожалуй, медлительный ремесленник. Ему нужно уладить дела с бухгалтерией, куда-то на чем-то добраться, заселиться в гостиницу, набрать материал (а иногда и остаться в живых) и только потом отписаться. Причем отписаться как надо, как велит момент и редактор. Свои ощущения и эмоции он может засунуть в – правильно! – «Закулисье...»
Помню, в пору, когда мобильный телефон считался совершенной фантастикой, пейджер на поясе был признаком респектабельности, а текст создавался на печатной машинке, меня отправили в командировку в отдаленное южноуральское село. Дело было в феврале, по-моему, то есть как раз, когда вид за окном вызывает подсознательное воспроизведение в мозгу песни про «в той степи глухой замерзал ямщик».
Задачу облегчало то, что в редакцию приехал на своей «Ниве», собственно, герой материала. Обычный фермер, которого стандартным образом развели – зерно приняли, а денег не дали. Модная тема была, да. И вот с этим фермером меня и послали, чтобы, так сказать, увидеть все своими глазами и взять комментарии у участников конфликта. При подъезде к селу выяснилось, что гостеприимство фермера настолько широко, что спать я буду в его доме. Вернее, на заимке, в нескольких километрах от села. Поначалу это даже обрадовало. Хорошая, большая изба, о которую, как о крепкий маяк волны, разбивалась поземка, уединение, романтика и прочее, городскому жителю малодоступное.
После знакомства с многочисленным семейством фермера меня усадили за стол. Оказалось, что жена и дети уже поели, и вот эти вот миски с капустой, грибами, пласты хлеба, сала и колбасы предназначаются нам. Что ж, закусили. «Ну, неси ужин теперь», – скомандовал богатырским голосом герой моего будущего репортажа. Когда на столе появились два эмалированных таза (в одном – вареники с квашеной капустой, в другом – с картошкой), я испуганной икнул. Но вот когда фермер, хитро улыбаясь, извлек из-под стола две полуторалитровых бутыли с самогоном, мне стало по-настоящему страшно. В те васильковые годы вашего корреспондента алкоголем еще можно было напугать.
Стали пить и есть. Продолжалась эта пытка часа полтора, пока фермерова жена не позвала нас смотреть телевизор. Славный ритуал российских семей – просмотр сериала «Санта-Барбара». Но мне смотреть не хотелось, к тому же пришлось выдержать схватку со стулом, который так и норовил вырваться из-под меня. Наконец надо мной сжалились и отправили спать.