В голове моей опилки...

Прочитав впервые «Едоков картофеля» лет восемь назад, я не оценил роман. Вернее, не понял топографию Бавильского, культурные коды, заложенные им. Недавно перечитал опять. Повод был грустный – ушел из жизни профессор ЧелГУ Марк Бент. Для Бавильского он был научным руководителем, то есть человеком близким, для меня – одним из нескольких преподавателей, уроки которых вспоминаешь потом, повзрослев... Бавильский написал воспоминания о Бенте. Я совершенно случайным образом их прочитал. И стал читать еще, благо требуемый текст сегодня не составляет труда найти в Интернете. Если бы меня попросили сделать некий абстрактный вывод, который не касался бы моих личных переживаний, я бы сказал так: плох тот челябинец, который не прочел «Едоков картофеля». Многого не знает он о своем городе.

Мне кажется, Бавильский – писатель только во вторую очередь. Для начала он мыслитель, щедро делящийся своими образами и наблюдениями посредством «Твиттера», «Фейсбука» и ЖЖ. Вот навскидку: «Пошёл торопливый снег, более похожий на дождь, на базарную торговку, семенящую у прилавка. Такой мелкий, что прозрачность мира не изменилась». Или еще: «Пытался объяснить Юре про свою болезнь: глаз, конечно, закрывается, но с трудом, захлопываясь, ну, вот, как примерно капот у «Жигулей».

Бавильский чертовски точен и фотографичен. Видимо поэтому он не выпускает из рук фотоаппарата и умудряется выискивать микротрещины на жизненном кафеле. А самое занимательное заключается в том, что бритвенную точность свою он отчетливо транслирует в окружающую действительность...

Узнав о том, что Дмитрий находится в Челябинске, я не мог не попросить об интервью. Он согласился, ведь мы даже чуточку знакомы. Однако поставил условие: говорить будем по электронной почте. Один вопрос – один ответ. Потом задаем следующий вопрос, и так далее. Я нисколько не удивился. Творец альтернативной реальности и должен быть виртуальным, но в то же время легкодоступным для своих прихожан. И вот, что у нас получилось...

– Ты мыслишь совершенно уникальными гипертрофированными, неожиданными образами. Но именно мыслишь. Кто ты в первую очередь – писатель, поэт, филолог или философ?

– Я – это я, и слова-ярлыки вторичны. Все непонятное тревожит, требует объяснения, поэтому мы и находим определения тому, что шире любых определений, для того, чтобы, нацепив якорь, больше не думать об этом. Не то, чтобы люди ночей не спали, пытаясь разгадать, чем я занимаюсь, но просто понятно откуда берётся и как возникает логика определения. Я занимаюсь тем, чем мне нравится заниматься. Для филолога я менее систематичен и наукообразен, для философа не системен, поверхностен и не достаточно рискОв, для поэта рифмую плохо, и амбиций у меня мало, для писателя я не достаточно эмблематичен в своих текстах ну, вот, чтобы можно было вытащить из моей книги какую-то конкретную сцену и навеки с нею солидаризоваться. Да писатели – это сегодня вообще что-то непонятное, они или в Переделкино живут, или парикмахерские открывают...

Я пытаюсь делать то, что мне интересно. Скажем, пару лет назад я написал текст про все симфонии Шостаковича. Каждый день слушал по симфонии и записывал то внутреннее кино, что видел на изнанке век, пока музыка звучала. Так сложилось эссе, которое перепечатали раз пять, а "Новый мир" дал мне за него премию по итогам года. Дальше можно было бы идти по нескольким направлениям. 1) Стать в общественном сознании "ответственным" за Шостаковича и во время его юбилеев пожинать жатву внимания СМИ, объясняя, чем нам Дмитрий Дмитриевич так важен. 2) Можно было написать другое эссе – про девять симфоний Бетховена. Или Малера. Или Брукнера. Или Шнитке. Или про все квартеты Шуберта. Или Шумана. В общем, логика понятна. Но я и этого не стал делать, так как один раз сделал, жанр придумал, дискурс освоил, можно идти дальше.

Важно всё время делать что-то новое (хотя при этом стараться не разбрасываться и держать себя под контролем). После своей книжки об Олеге Кулике (а книги по современному искусству у нас выходят и сейчас крайне редко), я бы мог легко сделать карьеру арт-критика; после своей работы в театре стать театральным обозревателем. Но даже теперь, заканчивая книгу о современных композиторах (вы хотя бы слышали, что есть такие?), я не думаю конвертировать эти свои усилия во что-то статусное, то есть всем понятное, предпочитая оставаться демонстративным дилетантом.

– В твоих текстах ощущается тотальное одиночество. Впрочем, это одиночество без надрыва, без грусти. Оно самодостаточно. Даже Чердачинск в «Едоках картофеля» – город-одиночка и одиноких. Я подозреваю, что ты построил свой внутренний мир, вселенную, в которой тебе удобно.