В горах долго светает

А чего ему еще искать? Когда человеку под тридцать, он достаточно трезво понимает, что никакой киноцаревны не встретит, никакая небесная любовь не поразит его душу. Разве он не завидовал втайне тем из своих друзей, что, едва надев погоны офицера, ничего не имея, кроме двух чемоданов, безоглядно женились на знакомых девушках, городских неженках, выросших на асфальте под маминым крылом, а те, так же безоглядно ухватясь за локоть мужа, отправлялись в неведомые гарнизоны, стоящие среди тундр и песков, в диких горах и посреди комариного таежного царства? И никуда они оттуда не рвутся, ни о чем они не тоскуют — живут, устраиваясь по-домашнему, рожают и растят детей, и дело себе находят, чтобы легче было с утра до вечера, с вечера до утра ждать своих суженых, улетающих в громадное злое небо, которого все они боятся, к которому ревнуют своих мужчин, не понимая, что за сила постоянно тянет их туда — в пустоту и холод. Они-то и есть настоящие царевны. Нигде и никогда не видел Лопатин сразу столько прекрасных женщин, как в дальних гарнизонах. Они там расцветают, как лилии, высаженные из-под тепличного стекла на живое дикое солнце. Пора и ему завести свою царевну с детской коляской на тополиных аллеях Энска, хватит на чужих посматривать. И в службе человек увереннее, когда за спиной имеется свой, личный, тыл, и начальство смотрит на женатых благосклоннее: контроль домашний — самый надежный, а на земле еще не родился человек, которому контроль не нужен...

Отец прихлопнул комара на щеке, осторожно спросил:

— Есть, значит, невеста на примете?

— Да как сказать, батя...

Хмыкнул, поскреб щетину на подбородке.

— Давай, однако, сматывать удочки. Рыба, как и человек, в жару теплом сыта. Вон закат — золотой да алый, завтра, глядишь, под сорок градусов завернет, а вода и без того — щелок. Сейчас бы ливень с грозой — все живое зашевелится. Да и хлеба как раз наливают... А женишься — переменишься, сынок Андрюша, и совсем дорогу к нам позабудешь.

Андрей не ответил, искоса следя, как отец медленно собирает леску большими, вечно заскорузлыми руками тракториста и комбайнера, потерявшего свое дело, ищущего забвения от пустоты в рыбацких зорях, и от жалостливой благодарности к отцу, непонятной вины перед ним защемило в груди. Легко дать обет возвращения под отчий кров, но так ли часто жизнь исполняет загаданное? А матери и отцу всего дороже знать, что дом, где в самодельной деревянной зыбке качали они сына, станет и ему вечно родным, и для внуков чужим не будет, что могилы их не останутся без присмотра, что им еще долго-долго жить в памяти тех, кому они жизнь подарили...

Поплавок вдруг сильно качнулся, косо пошел в таинственно потемневшую глубину, Андрей подсек, готовясь встретить мощное сопротивление, и обескураженно выхватил из воды зелено-полосатого окунька, начал смущенно отцеплять крючок, стараясь не сильно поранить жадного водяного тигренка. Отец усмешливо проследил за манипуляциями сына с сердитой колючей рыбкой и, когда окунек стрельнул с ладони в глубину, сказал:

— Ну вот, утешился, и будет. Завтра пополудни непременно напечет грозу, рыба очнется — будут нам язи и шшуки.

В доме оказалась гостья, Андрей услышал ее разговор с матерью еще за дверью; войдя, поздоровался, глянув мельком, прошел в свою горенку, чтобы не мешать, и остановился за неплотно прикрытой дверью, ловя чистый, негромкий голос и словно рассматривая моментальный цветной снимок, запечатлевший среднего роста девушку в светло-сиреневом платье, в коротких летних сапожках с модной прострочкой, но всего отчетливее — быструю, чуть растерянную улыбку на мягком лице ее, едва тронутом загаром, темно-золотистые волосы, густо льющиеся на обнаженные, слегка загорелые плечи. Кто это?.. Он невольно прислушался и скоро понял, что она приехала домой ненадолго, просила приготовить какие-то вещи для его сестры, с которой вместе учится.

— Андрей! — позвал отец. — Ты чего скрылся? Тут к нам гостья от сестры. Письма-то нашего Наталья не получила, не то сама примчалась бы. Ты ей, может, чего передать хочешь?

— Дай ему переодеться, — отозвалась мать.

— Он у нас во всяком виде хорош, — добродушно пробасил отец. — А ты посиди, гостьюшка, еще и не поздно.

Андрей вошел. Девушка стояла у порога, и снова странным эхом отозвался в нем ее быстрый, словно бы виноватый взгляд.

— Пойду я, дядя Петя, мама ждет. Перед отъездом загляну.

— Может, поужинаешь с нами, Варвара? Да мать бы позвала — у нас теперь праздник, по такому случаю и сладенького винца найдем.

— Нет-нет, что вы! Приедем вместе с Наташей — тогда, может быть. — Она вдруг прямо глянула в глаза Андрея, и даже щеки ее порозовели, словно решилась на трудный и не очень скромный вопрос: — Ведь Андрей Петрович побудет еще неделю?

— Обещает. — Мать перехватила взгляд сына на гостью, тихо засмеялась: — Батюшки-светы, он же не узнал тебя, Варвара!

— Не признал, — веско подтвердил отец, и Андрей только развел руками.

Девушка опустила глаза, казавшиеся темными при неярком электрическом свете, — как будто в том и была ее вина, что оказалась она не узнанной гостем.