«Тов. Хмелевский! Для меня и для Вас вполне ясно, что силой авторитета обкома не ахти как трудно опорочить не только одного, а нескольких Данилкиных. Ясно и другое: при желании с ним нетрудно расправиться самым бесшабашным образом. Но кому и зачем это нужно? Вольно или невольно, а получилось, что слова более опытных и предусмотрительных березниковцев о неуязвимости Дугадко подтвердились. Снисходительность к этому прохвосту после многократных выступлений в областной газете, попытки комиссии обкома партии показать (без всяких оснований) собкора "Звезды" в самом мрачном виде ничего, кроме политического вреда дать не могут. Теперь тем паче никому не запретишь думать и говорить: "Дугадко неуязвим. Каждого желающего поднять на него, или ему подобного, руку, ничего, кроме неприятности постичь не может".
Прошу Вас, товарищ Хмелевский, сделать из сказанного необходимые партийные выводы.
С коммунистическим приветом!
Член ВКП(б) М. Данилкин»
1.Самое замечательное в письме — это его тон. Данилкин обращается к Хмелевскому через голову многочисленных чиновников. Письмо написано свободным человеком, приглашающим своего корреспондента к диалогу на равных. В письме нет даже следа субординации. Аргументация сугубо рациональная, рассчитанная на интеллигентного человека. Михаил Тихонович только тогда сбивается с тона, когда излишне пространно и обиженно повествует о своих злоключениях, или жалуется на комиссию. Язык письма также любопытен, поскольку очень напоминает стиль сталинских текстов, в чем-то даже его имитирует. Фраза про «немолодого коммуниста» представляет собой кальку сталинских слов, сказанных им в радиовыступлении по случаю победы над Японией
2. Упоминание самого себя в третьем лице также позаимствовано из сталин-159
103
ских речей, как и угрожающее требование «сделать из сказанного необходимые выводы»
1.Письмо Хмелевскому интересно еще и тем, что оно позволяет бросить свет на мировосприятие маленького человека, осмелившегося вызвать на поединок сильного мира сего
2.Здесь следует, однако, учесть, во-первых, что по своему жанру текст Данилкина представляет собой вовсе не исповедь, но проповедь, к тому же обращенную к сомнительному лицу — еще не врагу, но уже и не к верному соратнику. Во-вторых, автор письма является профессиональным литератором, иначе говоря, сочинителем, хорошо владеющим пером, способным имитировать чужой стиль, знающим толк в художественных деталях. Так что не нужно искать в этом письме полной искренности, или индивидуального самораскрытия. Что в нем содержится в избытке, так это приличествующей случаю риторики, то есть набора стандартизированных лекал, в соответствии с которыми авторы разоблачительных писем выстраивали систему доказательств, самооправданий, мотивировок. Конечно, по одному письму нельзя восстановить ту лабораторию общественной мысли, в которой производилась особая доверительная форма связи маленького человека с верховной властью, но можно обнаружить ее характерные черты, производные от большой советской идеологии.
Михаил Данилкин полностью растворяет собственное «я» в большом «мы». Он выстраивает жесткую оппозицию между личным интересом и общественным долгом. «Я» — это работник, частное лицо, которое живет хорошо, ни в чем не нуждается, ничего для себя не просит. Обыватель. «Мы» — «немолодые коммунисты и видавшие виды советские граждане», напротив, восстаем против несправедливостей и ненормальностей в общественной жизни и ставим большие политические вопросы. Для того чтобы слиться с «мы», автору необходимо отрешиться от «всякого шкурного интереса», пожертвовать
1
В сталинской привычке говорить о себе в третьем лице М. Вайскопф справедливо усматривает «...пропагандистски выигрышную декларацию скромности, сопряженную с отказом от кичливого выпячивания своего "я"». Вайскопф М. Писатель Сталин. М.: НЛО, 2001. С. 75.2
К слову сказать, Михаил Тихонович свою принадлежность к малым людям осознавал и ею тяготился: «И все же хочется писать о Вас, даже мне, который принадлежит к сословию так называемых "маленьких людей". Теперь разделение людей на "больших" и "маленьких" стало своего рода сословными званиями : это звучит почти также, как в свое время звучало "барин" и "мужик"». Разговор с И. В. Сталиным//ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 9925. Т. 3. Л. 1.103