В гору

— Так верни их, — спокойно и холодно перебил его Петер. — Не хочу, чтобы вещи моей матери попирали ногами, так же как и ее кровь.

— Ах, ты все же заметил? — удивился Август. — Я ведь не нарочно. Не доглядел. Так темно там в батр… в твоем доме.

Они вошли в дом Миглы, где в глаза бросился накрытый стол, с тарелками, бутылками водки, кувшином пива, хлебом и солеными огурцами. Из кухни пахло жареным мясом, и слышно было, как возились с кастрюлями, сковородками и мисками. Отворилась дверь, и хозяйка внесла жаркое. В три ряда были разложены свиные отбивные котлеты. За хозяйкой следовала батрачка с миской вареного картофеля и соусником с подливкой из сметаны.

— Прощу, прошу, господин товарищ Озол. Петер, садись к столу, — приглашал Август, пододвигая стулья. — Нечего стесняться, закусим, чем бог послал.

Озол утром второпях съел лишь кусок хлеба и выпил стакан молока, и при виде вкусных блюд у него разыгрался аппетит. А Петер, наверное, проглотил только кусок хлеба. Но они оба одновременно, даже не переглянувшись, отказались.

— Спасибо, мы не будем есть.

Август начал настаивать, разлил в рюмки водку, подцепил на вилку кусок мяса и повертел им, словно хотел разжечь голод, но гости остались равнодушными, твердо решив не поддаваться в этом доме ни на какие проявления любезности.

— Я жду, когда ты мне отдашь мои вещи, — напомнил Петер, обжигая лицо Августа презрительным взглядом.

— Ах, да! — смутился Август. — Эй, женщины! — крикнул он на кухню, — соберите вещички Ванадзиен… матери Ванага. Петеру некогда.

Важная и обиженная, вошла жена Миглы и стала рыться за печкой. Она вытаскивала поношенную, помятую одежду и складывала ее перед Петером. Затем подошла к шкафу и достала несколько суровых полотняных простыней. Шагнула было к двери в смежную комнату, но потом передумала и сказала:

— Вот это все. Больше у нас ничего нет.

— Как все? — спросил Петер. — А где отрез ткани, что я матери подарил? Где моя праздничная пара? Где одеяла?

— Посуду разыщи, — приглушенным голосом напомнил Мигла жене.

— Что же ты думаешь, — жена сердито сверкнула глазами на Петера, — грабители зря, что ли, убивали? Что было лучшего, то унесли. Ну и возни же с такими старухами.

— Ида, принеси посуду матери Ванага, — крикнул Август батрачке, открыв дверь на кухню.

— Но, хозяин, в ее котле как раз варится болтушка для поросят, — послышался ответ Иды.

— В котле — еда для поросят, из миски, наверное, как раз ест собака, из тарелки — кошка. — Ванаг с усмешкой и словно топором рубил каждое слово. — Я вижу, Мигла, что тебе эти вещички очень нужны. Из христианского человеколюбия мне придется отказаться от материнского наследства, чтобы не обидеть твою скотинку.

— Сейчас, сейчас вычистим, — пытался Август задобрить его. — Что же в этом такого, разве для поросенка варят худшую еду, чем для человека? Ида, живей, живей!

— Хозяин, котел пригорел, пока мы обед готовили, — оправдывалась Ида.

— Ну и пусть остается, пока поросята подрастут, — иронически, но без улыбки ответил Ванаг.

Тем временем хозяйка собрала кое-какую посуду и внесла ее в комнату. Одна миска еще была измазана чем-то мучным, видимо, из нее кормили собаку.

Не сказав ни слова, Ванаг взял миску из рук Миглиене и, размахнувшись, швырнул на пол. Так же спокойно он расколотил у ног хозяйки остальную посуду.

— Так, — сказал он, — теперь вы больше не будете осквернять память моей матери. — А теперь, гадина, — внезапно крикнул он Августу, — снимай мою рубашку! Я тебе никакой памяти не оставлю.

Послушно, как мальчик, Август снял пиджак, стянул с плеч подтяжки, скинул рубаху и остался во всем великолепии своего полуголого тучного тела.

— Папочка, папочка, ты простынешь, — всполошилась Миглиене, — надень бумазейную рубаху.

Она начала рыться в шкафу, открыв только небольшую щель. Кусок белого полотна скатился на пол, она проворно, как паук, схватила его и впихнула обратно.

Ванаг встряхнул возвращенную рубашку. Хотя Август, подстрекаемый неведомым небесным духом, только сегодня утром ее надел, воротничок и манжеты были так заношены, словно две недели терлись о грязное тело.

— Уйдем скорее отсюда, — торопил Ванаг, охваченный непреодолимым отвращением. Быстро завернув одежду в узелок, он вместе с Озолом пошел к дверям.

— Петер! — воскликнул Мигла в отчаянии. — Ты меня отвергаешь, как евангельский Петр отверг Иисуса! — Полуголый, он выбежал за ними в сени и схватил их за руки. — Петер! Господин товарищ Озол! Пожалуйста, не побрезгайте! Здесь хозяйка приготовила для вас сверточек.

Он схватил со столика два довольно тяжелых и объемистых свертка и пытался сунуть каждому.

— Если господь меня благословил, то надо давать и другим. Такова мораль братской общины, — бормотал он.

— Папочка, папочка, ты простынешь, — кричала в отчаянии жена из комнаты. — Надень бумазейную рубаху!

Озол и Ванаг уже были за дверями.

— Не взяли… — беспомощно шептал Август. — Ты видела? Не взяли! Господи Иисусе, вот так человек… — покачал он головой, войдя в комнату. — Не люди, а кремни. Мать, я тебе говорю, господь хочет испытать нас.