В гору

— Но зато на мою другую, более тяжелую болезнь, каждый гость действует, как лучшее лекарство, — ответила Эльза. — Я благодарна Упмалису, что ему не надоедает каждый день забегать ко мне. Рендниек тоже заходил несколько раз. Я знаю, как мало у них времени, и все же они меня не забывают. Заглядывают также и мои девушки, комсомолки. Сначала они приходили робкие, с серьезными лицами, боялись слово погромче выговорить. Потом, наверное, Упмалис сказал им, что так нехорошо. И теперь они приходят с деловыми разговорами, иногда даже шумят и, если бывает чему порадоваться, то даже смеются.

— Но разве… — Озол осекся, не договорив.

— Ты хотел спросить, не тяжело ли мне это? — угадала Эльза. — Порой словно пробуждается нечто вроде зависти к ним — да, вам ничего, никакие трагедии не нарушили ритма вашей жизни. Но тогда я вспоминаю двух человек. В Горьком я с благоговением относилась к Софье Андреевне, с которой жила на одной квартире. Она проводила на фронт мужа и двух сыновей. Сама работала учительницей. Трижды она получала извещения о смерти: ваш муж Сергей Иванович погиб смертью храбрых; ваш сын Никита Сергеевич погиб смертью храбрых; ваш сын Владимир Сергеевич погиб смертью храбрых. Но я не видела, чтобы она плакала. Лишь однажды я слышала, как она всхлипывала, думая, что меня нет дома. После третьего извещения о смерти я пошла вместе с нею на школьный вечер. Она вела второй класс — все малыши, почти у всех отцы на фронте. И Соня нашла в тот вечер силы развлекать детей сказками, хоровыми песнями и, наконец, играми! Только время от времени она выбегала в коридор, чтобы смахнуть слезы. «Дети не должны расти без радости», — сказала она мне, когда мы возвращались домой, как бы извиняясь за свою веселость.

Эльза умолкла, может быть, она мысленно перенеслась в далекий Горький, к Софье Андреевне.

— А кто второй? — поинтересовался Озол.

— Второй? — переспросила Эльза. — Второй — это Рендниек. Я вижу, ты удивляешься. Мне рассказал Упмалис, а не он сам, какой ужасный удар ожидал Рендниека при возвращении сюда. Он ведь женился лишь в сороковом году. В момент эвакуации его жена находилась в Цесисе, в больнице, и должна была родить. Осенью ее замучили немцы. Жив ли ребенок, так и не удалось выяснить.

— Фашисты всем нам причинили горя гораздо больше, чем мы можем себе представить! — воскликнул Озол, поражаясь выдержанности Рендниека на работе и в частных беседах.

— Стараюсь быть достойной памяти Вилиса, — сказала Эльза просто.

Вечером Озол долго думал, отчего зависит поворот в жизни человека — от случая ли? Та же Эльза, если бы она не жила в военные годы в Советской стране, между советскими людьми, возможно, осталась бы женой обывателя Янсона. События могли унести ее в противоположный лагерь, в лучшем случае — в «нейтральную зону»; она спокойно прожила бы при немцах и так же спокойно продолжала бы жить и теперь. Но ей довелось уехать, и за эти годы она стала настоящим советским человеком. Но все же — случай ли это? Конечно, бывало и так, что иной оказывался в эвакуации из-за случая и оставался таким же, каким был, не заметив тех огромных преобразований, которые за двадцать пять лет произошли в великой стране. Его самой большой заботой были оставшиеся дома вещи. В памяти всплыла какая-то женщина, которая в первые дни эвакуации на станции Бологое, где эшелон стоял несколько дней, только тем и занималась, что собирала вокруг себя приезжающих на базар колхозниц и показывала им захваченные с собой тряпки — шелковые рубашки, платья и даже лифчики; она хвасталась на ломаном русском языке: «Чего только у меня в Рига не быль, лифчики из шельк и это… (она провела рукой вокруг пояса) из шельк. Ну, эс юмс[9] скажу — чистый парадиз[10]». Другая хвасталась своей кладовой, в которой остались и консервы, и варенье, и ветчина, и сахар. Муж первой женщины оказался вместе с Озолом на фронте и каждый раз, получив письмо от жены, ходил несколько дней угрюмым.

Эльза если не вполне сознавала, то по крайней мере чувствовала, что настало время, когда надо быстро и твердо решить, на чьей стороне хочешь быть. Значит, это не случай, не совпадение — у Эльзы и раньше, хотя и в зародыше, были качества, которые развились в военное время и помогают теперь стойко переносить тяжелое горе.