В гору

Крестик и черточка, черточка и крестик, да к нему еще красный крестик — за этим прошел вечер. Маленькая лампочка выгорела досуха. Больше нельзя сидеть, а то на завтра и на послезавтра не хватит керосина. Проклятый приводной ремень! Нет света. Нет муки. Оля сегодня варила зерно и пропускала через мясорубку, чтобы примешать к тесту. Вчера она толкла в ступке ячмень на крупу. Получается, что немцы отбросили нас далеко назад. Теперь мы мечтаем о достижениях техники, которые у нас уже когда-то были и превзойти которые уже тогда было нашей целью. Однако все же вам, дьяволам, пришлось испытать нашу технику, нашу военную технику! Напрасно радуетесь, что мы остались без света и хлеба. После победы все у нас появится!

Темную ночь сменило светлое, солнечное утро. На рассвете немного подморозило, но ледяная корка была не настолько толстой, чтобы противиться теплой солнечной волне. Под крышами, на подветренной стороне, длинные ледяные сосульки вскоре начали таять и слезиться. Весна приближалась большими шагами. Об этом настойчиво говорила синица, усевшаяся на сиреневую ветку; она напоминала, что пора ковать лемехи.

Озола с самого утра охватило странное беспокойство. Несколько лет назад он чувствовал себя ответственным только за свою семью и за свой небольшой клочок земли. А теперь он отвечает за всю волость, за всех ее жителей. Отвечает перед уездными организациями, а те — перед руководителями республики, республика, в свою очередь, — перед всем Советским Союзом. От него, Озола, ждут, чтобы волость стала единым организмом, в котором каждый житель согласованно работает с соседями и служит великой цели. На этом организме есть еще болячки старого мира — бандиты, вредители, распространители нелепых слухов. Тут, очевидно, не обойтись без хирургического вмешательства.

Насилу он заставил себя обратиться непосредственно к заботам этого дня. Попросил Мирдзу сходить к уполномоченному десятидворки Акментыню, чтобы тот к вечеру созвал своих людей на собрание. Вместе с дочерью Озол дошел до имения, куда завернул, чтобы посмотреть, как хозяйничает Ян Приеде.

Яна он нашел в большом сарае, где тот любовался тремя жнейками. Очевидно, они только что были получены и Приеде еще не успел их осмотреть.

— Здорово, хозяин! — весело крикнул Озол. — Ишь, разбогател. Как бы не возгордился.

— Что ты, что ты, — отмахнулся Ян обеими руками. — Я вот смотрю, хорошие машины. Почти новые.

— Будут ли они под силу твоим клячам? — шутил Озол.

— Да ну, неужто парой не потянут?

— Конечно, будешь стегать, так потянут, пока дух вон, — подзадоривал его Озол.

— У меня только один немного послабее, — простодушно принялся рассказывать Ян. — Иногда у него ноги не гнутся. Наверно, в конюшне Калинки ревматизм схватил. Остальные потянут.

— Ну, не скрытничай, покажи мне твоих кляч, — Озолу хотелось поскорее посмотреть, как теперь выглядят лошади.

Ян не заставил, как в свое время Калинка, упрашивать себя. Он так проворно зашагал к конюшне, что Озол с трудом успевал за ним.

Двери конюшни были распахнуты, и там внутри кто-то орудовал щеткой.

— Но скажи, где ты взял этих лошадей? — Озол состроил удивленное лицо. — Тракторная станция новых, что ли, дала?

— Как? Разве не помнишь? Зимой ведь при тебе переводили, — в свою очередь удивился Ян.

— Помню, но это не те лошади! — воскликнул Озол.

— Как же не те? — возразил Ян. — Вот — две вороные, четыре гнедые и одна рыжая кобыла. А одна гнедая стоит отдельно, она ожеребилась. Чесоточных вылечили. Ты сам лекарство присылал.

— Ну, послушай, Ян, я как сейчас помню, что это были за лошади! Кожа да кости! Я уже думал, что они больше не жильцы, но мы увели их, чтобы напоследок хоть погрелись в теплой конюшне. — Озол совсем сбил с толку Яна.

— Да нет же! — не соглашался Ян. — Если лошадь как следует кормить, она поправится.

— Ведь это львы, а не лошади, — хвалил Озол, любуясь откормленными и вычищенными животными. — Тебе за такую работу надо медаль дать. — Он посмотрел на Яна и увидел, что его лицо озарила гордая и радостная улыбка: его работу оценили, ее признали и похвалили.

— Я покажу тебе жеребят, — ему не терпелось свести Озола в смежное отделение, словно он боялся, что Озол может уйти, не посмотрев.

— Буланый весь в мать. Такой длинноногий. Другая — кобылка, гнедая, с отметиной на лбу.

Жеребята, услышав голос Яна, радостно заржали. Они выбежали навстречу и мягкими мордочками ткнулись в его руки.

— Пошли, пошли, — ласково отгонял их Ян. — Как дети, все ждут, чтобы принесли полакомиться. Эй, ты, Банга, — крикнул он на гнедую кобылу, — опять разлеглась. Она у нас такая грязнуха, — объяснил он Озолу. — Ложится куда попало.

Налюбовавшись на поправившихся лошадей, они вышли из конюшни. Озол думал, что Яну больше нечего показывать и что тот ведет его в дом. Но Приеде зашагал в сторону коровника, и Озолу пришлось последовать за ним.