В гору

— Это не совсем так, — возразил Озол. — Конечно, не все люди одинаковы. Мы еще носим в себе пережитки старого времени. В течение тысячелетий человек видел только погоню за наживой. Ценность и положение человека определялись не его личными качествами, величием духа или способностями, а только состоянием. Сами видели, что того, у кого было больше добра, все почитали и побаивались, даже если он был последним негодяем. В Советском государстве это не так. Мы уважаем людей, которые отдают все свои силы и знания, чтобы всем, всему народу лучше жилось. Вы говорите, что таких людей нет. Есть, и даже очень много! Если бы было так, что все думают только о себе, то Советское государство уже давно бы распалось. Но оно развивается и крепнет. Тому пример — минувшая война. Ни одно государство со старым строем не могло противостоять германской военной машине. Только сравнительно молодой Советский Союз устоял и разбил немцев.

— А все же непорядков еще очень много, — покачал кто-то головой.

— Мы этого не отрицаем и боремся с недостатками, — продолжал Озол. — Но тех, кто с ними борется, и тех, кто честно работает, вы как будто не замечаете. А на каждого подлеца и растяпу все пальцем указывают.

— Да, верно, о хорошем меньше говорят. А как заметят плохое, вся волость начинает языки чесать, — засмеялся молодой Пакалн.

— Непорядки нельзя скрывать, — указал Озол. — Одними разговорами за глаза не поможешь. Надо прямо, открыто говорить. Если мы с Ванагом обижаем вас, пишите или поезжайте в уезд. Если там наших ошибок не исправят, сообщайте в Ригу. Пишите письма в «Циню».

— Жаловаться-то не так просто, — кто-то из крестьян махнул рукой. — Еще узнают, обозлятся, так тебе житья не будет. Вот за мной числятся двадцать шесть гектаров. По ним и начислены поставки — двести десять килограммов с гектара пашни. Но тут приезжал один представитель из Риги и сказал, что за болото сдавать не надо. А у меня часть топкого болота — белый мох да чахлые сосенки. Там скотину пасти и то нельзя, да и вообще от него никакого прока. Я как-то заикнулся агенту по заготовкам, чтобы не засчитывал болото. Так он заорал во все горло — известны, говорит, эти кулацкие штучки. Я решил, бог с ним, буду сдавать, пока могу, а то еще беды наживешь.

— Какую беду вы можете нажить? — удивлялся Озол. — Раз Советская власть издала такой закон, то, наверно, признала его справедливым. Сколько у вас болота?

— Да всего гектара три.

— Вот видите! Три гектара не засчитали бы, и вам пришлось бы сдавать только по сто двадцать с гектара. При хорошем урожае могли бы сдавать сверх нормы.

— Боязно спорить, — махнул крестьянин рукой. — Лайвинь этого так не оставит, если на него пожаловаться. Вот я теперь проболтался, а вы возьмете и передадите ему.

— Кто вас так запугал? — не понял Озол.

— Ты бы послушал, как Лайвинь с нами разговаривает, — вмешался в беседу какой-то старичок. — Только одно и знает: «Я вас проучу, я из вас все соки выжму». Поди, знай… — он безразлично махнул рукой.

— Послушайте, я хочу, чтобы вы мне все откровенно рассказали, — продолжал Озол, чувствуя внутреннюю дрожь. Так вот что происходит у него в волости перед самыми глазами, а он этого даже не подозревает.

— Да чего там много рассказывать! И так уж слишком дали волю языкам. Может, и не так уж все это страшно. Попал Лайвинь на должность — и бахвалится, — примиряюще сказал крестьянин, стараясь сгладить впечатление от своих слов.

— Давайте, поедем, — предложил Лауск. — С одного раза всех нас не рассудишь. Надвигается дождь. Как бы зерно не замочить, придется обратно везти.

Старый Пакалн пошел рядом с Озолом.

— Ты надо мной не смейся, — усмехнулся он. — Я как-то раз подумал, когда зашла речь о колхозах: «Вот у пчел колхоз!» Если бы так все работали, тогда без всякого сомнения можно было бы вступить.

— А разве мало у нас колхозов, где люди работают куда сознательнее пчел, — убеждал Озол. — Есть уже немало колхозов-миллионеров.

— Но скажи по правде, бывает в некоторых артелях скудновато с хлебом? — допытывался Пакалн.

— Да, бывает, — признался Озол. — Если в председатели втерся жулик или растяпа, а колхозники рассуждают так, как и вы, будто нельзя и пикнуть. Или же — сами работать не желают.

Услышав, что речь идет о колхозе, крестьяне опять начали собираться вокруг Озола — они шли с ним вровень, перепрыгивая через лужи и канавы, стараясь не пропустить ни одного слова.

— А зачем эти колхозы вообще нужны? — спросил кто-то. — Земли, что ли, от этого станет больше, ила урожай богаче?

— И земли больше, и урожаи выше, — возразил Озол. — Сколько земли лежит у вас под пустырями потому, что сил не хватает всю вспахать! На маленьких клочках трактору негде развернуться. Но если распахать межи и пустить тракторы и другие машины, то и земли прибавится, и людям будет легче.

— Значит, скоро, верно, погонят в эти колхозы, — вздохнул кто-то.

— Как странно вы думаете и говорите! — рассердился Озол. — Никто и не собирается вас туда гнать. Но если бы вы сами поняли, что такое общее хозяйство выгоднее, неужели стали бы противиться?