В гору

Начались танцы. Упмалис пригласил Зенту, а Мирдза танцевала с Петером Ванагом. Она увидела, что Эрик танцует с заигрывавшей; с ним хозяйской дочкой Ильзой Рауде. Ильза строила ему глазки и пыталась вовлечь в разговор. «Нет, этого нельзя допустить! — мелькнула у Мирдзы мысль. — Эрик все-таки слишком хорош для такой гусыни». Она извинилась перед Петером и, разыскав Лайму Гаужен, шепнула ей, чтобы та освободила Эрика от Ильзы, как только объявят дамский танец. Лайма так и сделала. Протанцевав с ним, она усадила его рядом с Яниной и познакомила их. После этого Эрик пригласил Янину и танцевал с ней весь вечер.

«Значит, забыл меня, даже не смотрит», — думала Мирдза без той обиды, какую испытывают девушки, когда отвергнутые поклонники не замечают их. Но когда она танцевала с Упмалисом, сама чувствуя, что вся сияет, то заметила брошенный Эриком мимолетный, но многозначительный взгляд и поняла — Эрик ее не забыл, только научился владеть собой. «Показал бы хоть характер!» — вспомнила Мирдза, как она сказала, когда Эрик приезжал свататься, не веря, однако, что он способен показать характер. Но и сознание, что Эрик ее помнит, не очень польстило Мирдзе. Самообладание Эрика вызвало в ней удивление — раньше она в нем этой черты не примечала. Видимо, она появилась недавно.

Когда Мирдза вышла с Упмалисом из зала, где увлекшаяся молодежь уже в третий раз выпрашивала у Ивана «последнюю польку», рассвет над озером оповестил о наступлении рабочего дня.

— Не знаю, как быть, — сказал Упмалис Мирдзе, — хотел переговорить с твоим отцом, но он как-то незаметно ускользнул.

— Должно быть, вспомнил прошлогоднее празднование Дня победы и… Карлена. Поэтому и мать не пришла сегодня на вечер. Пойдем к нам. Отец, наверное, уже встал.

— Мы ведь можем поехать, — Упмалис принял приглашение, — мой старый «виллис» тоже хочет потанцевать.

По пути они видели, как в сером рассвете по полям уже ходили пахари. Старикашка, кричавший, что сеять «слишком рано», с лукошком вышел из дома.

— Даже неудобно, что так долго прогуляли, — призналась Мирдза.

— Да, куда ни посмотришь — всюду борьба за пятилетку. Но для того чтобы строить, сеять и добиваться урожаев, нужно и веселье, нужно сознание общности, — ответил Упмалис, глядя вперед.

26 БОРЬБА ЗА ХЛЕБ

Направляясь в город, Озол заехал на заготовительный пункт, чтобы воочию убедиться, как заведующий приготовился к приемке осеннего урожая. Крестьяне еще летом рассказывали: там что-то строят и теперь не повторится прошлогодняя история, когда зерно чуть не пришлось ссыпать на землю. Еще издали сверкал на солнце белый дощатый сарай, на крыше хлопотали люди. У постройки Озол встретил и самого заведующего, с которым поругался в прошлом году.

— Все-таки не доверяете? — улыбаясь, крикнул он Озолу. — Решили проверить?

— Вы ведь знаете, у крестьянина такая натура — верит только тому, что пощупал, — шутливо ответил Озол.

— Второй раз получить взбучку не хочется, — признался заведующий. — Досталось мне тогда от товарища Рендниека. Я еще зимой заготовил материалы и вон сколько уже успел.

— Значит, нечего горевать, осталось только крышу покрыть, — радовался Озол. — Очень облегчили вы мою работу этой осенью. Не придется, как в прошлом году, выслушивать насмешки врагов и возмущение друзей.

— Будут новые трудности, — вздохнул заведующий. — Наверное, слышали — в хлебородных областях Союза неурожай. Все выгорело от засухи.

Озола эта весть взволновала. Он даже съежился, словно от удара. С трудом сказав заведующему несколько слов, он сел на повозку и уехал.

Неурожай… Новый враг напал на пострадавшую от войны страну. И как раз теперь, когда советские люди с воодушевлением начали осуществлять первую послевоенную пятилетку!

«Но, может быть, это не так уж страшно? Возможно, преувеличивают в разговорах?» — Озол пытался успокоить себя, но тяжесть сдавила его сердце.

У Рендниека было очень озабоченное лицо. Всем своим видом он как бы подтверждал слышанную весть, которой так не хотелось верить. Старые боевые друзья некоторое время молчали, без слов понимая, что впереди новая борьба — борьба за хлеб.

— Ты выглядишь озабоченным, — начал Рендниек, указывая на стул. — Наверное, тебе уже известно.

— Только приблизительно, — ответил Озол. — Значит, это правда?

— Да, — подтвердил Рендниек. — Украину, Кубань, одним словом, наши житницы поразила засуха. В этом году у нас будут большие трудности. И не только у нас. И в Англии, и во Франции, и на Балканах. А американские миллионеры ликуют. Потирают руки: купят, мол, теперь Европу.

Озол поник на стуле.

— Не вешай голову! — сказал Рендниек почти сердито. — Разве большевики чего-нибудь пугались!

— Я не отчаиваюсь и не думаю, что мы не справимся, — ответил Озол, — но сердце болит.