В гору

— Вот мы недавно с Эльмаром говорили, — продолжал Лауск, — как-то странно получается. Кое-кто из новохозяев начал батраков нанимать. Я говорю — что ж это, новые господа разведутся.

— Товарищ Озол, — неожиданно вмешался Эльмар, — я уже давно хотел с вами поговорить.

— Почему же молчал? — улыбнулся Озол.

Эльмар растерялся. Видно было, что он не привык разговаривать запросто с людьми, которых считает в чем-либо выше себя. А ведь он хотел говорить не только о себе лично и боялся, что не сумеет как следует высказаться.

— Ну, говори, говори, — подбадривал Озол.

— Я думаю, что пора бы и нам создавать колхозы, — эта фраза пулей сорвалась с губ Эльмара.

— Почему ты так думаешь? — Озол пытливо посмотрел на бледного юношу. Эльмар, сказав это, осмелел и готов был отстаивать свое предложение.

— Иначе земля останется необработанной. Людей маловато. Лошадей тоже не хватает, — доказывал Эльмар.

— Это правильно, — подтвердил Озол. — Но ведь не только поэтому надо создавать колхоз.

Эзер испуганно посмотрел на Озола, видимо, подумав, что тот не хочет его понять. Но раз он уже начал говорить, то не хотел уступать.

— Да ведь Ленин говорил, что при мелком хозяйстве крестьянам из нужды не выбраться.

— Это очень хорошо, что ты читаешь Ленина, — оживился Озол. — Но тогда ты должен также знать, что для создания колхозов необходимо желание крестьян.

— Если бы вы им разъяснили, что в колхозе будет лучше, они пожелают, — настаивал Эльмар.

— Не надо это упрощать, — возразил Озол. — У тебя молодая голова и молодое сердце. Ты сам только получил землю, еще не успел привязаться к своему клочку, еще своей лошади не вырастил. А поговори-ка со старыми крестьянами, тогда узнаешь, как некоторые думают.

— Ты парня не брани, — вмешался Лауск. — Он все это не один придумал. Работая вместе, мы иногда толкуем: быть может, на самом деле легче было бы артелью.

— Само собой, легче, — перебил его Эльмар с жаром. — Тогда все обрабатывали бы машинами.

— Ну, не совсем. По крайней мере, в первое время, пока не все поля вместе, и в колхозе хватило бы работы, — заметил Озол.

— Работа нас не пугает, — сказал Лауск. — Если бы мы рассуждали, как в былые годы, то спокойно копались бы себе в своей земле, потихоньку да помаленьку. Чего в этом году не поспели бы, сделали бы в следующем, постепенно, как наши прадеды новину поднимали. Но нынче — другие времена, и сами мы стали другими, просто смотреть больно, если поле остается невозделанным или сорняком поросло. Идешь мимо, глядеть не хочется. Стыдно смотреть, хотя и не виноват. И тогда мне тоже приходит в голову мысль, что надо нам сообща взяться за эту землю, больше машин и тракторов пустить, тогда мы, право, одолеем ее.

— Конечно, одолеем, — подтвердил Озол. — Только много ли найдется таких, которые рассуждают, как вы?

— Мне кажется, что Гаужен и Мария Перкон тоже были бы согласны, — поторопился сообщить Лауск. — Я как-то раз упомянул. Совсем согласны!

— Маловато, чтобы организовать колхоз, — Озол покачал головой. — Если бы, по крайней мере, дворов пятнадцать согласились, тогда можно говорить. Подумаем еще, обсудим, быть может, удастся. Давайте условимся — вы потолкуйте кое с кем из соседей, и если заинтересуются, то соберетесь все, и я расскажу подробнее о колхозах.

В тот вечер Озол долго не мог уснуть, думая о новом человеке, который рождается и вырастает вместе со своей эпохой. Этот рост происходит незаметно и проявляется не в громких фразах и декларациях, а в простом замечании бывшего батрака Лауска, ставшего теперь хозяином новой жизни: «Больно смотреть, если поле остается невозделанным». Так не сказал бы человек прошлого, живший по поговорке: «Не мой конь, не мой воз». С такими, как Лауск, уже можно строить социализм и в латвийской деревне. Первым шагом является сельскохозяйственная кооперация, крупным значительным шагом, который покажет, что общими силами можно достичь бо́льшего благополучия.

Но люди уже думают о будущем, они начинают догадываться, что раздробленность на мелкие хозяйства является главной помехой в преодолении материальных трудностей и культурной отсталости крестьян. Они даже чувствуют новую опасность — возможное пробуждение собственнических, эксплуататорских стремлений у недавних батраков, у тех, кто почему-либо не может своими силами обрабатывать свою землю и нанимает батрака. Сегодня эти новохозяева считают батраков только помощниками, но постепенно начнут считать своими слугами, стараясь извлечь из них как можно больше пользы; каждый оторванный кусок — выгода, каждый недоданный батраку рубль жалования набивает хозяйский кошелек.