Читаем В гору полностью

Вскоре после этого, как только представилась возможность, Озол поехал в город. Он долго сидел у Рендниека и подробно рассказывал о слышанном и виденном в соседней волости. При этом Озол все время ощущал какую-то неловкость. По лицу и движениям секретаря видно было, что он испытывает то же самое — он то и дело откладывал в пепельницу еще не докуренную папиросу, а другой рукой тянулся за новой.

— Тяжело слушать, Озол, мне стыдно, — сказал Рендниек, когда Озол кончил и, замолчав, уставился в пол. — Ведь и я должен знать, кого мы посылаем в деревню, нельзя полагаться только на отдел кадров. Анкета еще не является зеркалом человеческой души. Казалось бы, велика ли должность — парторг волости. Но именно этот парторг является основным звеном нашей связи с крестьянами. От него и зависит — получится контакт или короткое замыкание.

— Как он смеет запугивать колхозами! — вдруг вспомнил Рендниек. — Он даже не понимает, какое совершает преступление! Вместо того, чтобы разъяснять крестьянам, что колхозы обеспечат им более зажиточную и культурную жизнь, он колхозами запугивает. Подозреваю, что это происходит и в других местах.

Он закурил папиросу, успокоился и посмотрел на Озола посветлевшим взглядом.

— Мне снова придется взять кого-нибудь из работников укома и послать в волость исправлять ошибки Целминя. Знаешь, что мне приходит на ум, когда я думаю о вас, парторгах? Трудно вам агитировать без наглядных пособий, как сказали бы учителя. Одними только словами трудно доказать крестьянам, что колхозы сделали бы их жизнь более легкой. Ты ведь видишь, что и среди нас встречаются люди, которые льют воду на мельницу врага. Но если бы у нас в республике удалось организовать колхоз, в котором честные труженики доказали бы преимущество коллективного хозяйства, тогда вы могли бы каждого сомневающегося или обманутого врагом свести туда и показать — посмотри своими глазами, пощупай, если не веришь, и суди сам.

— Действительно, товарищ Рендниек, это облегчило бы нашу работу. Это было бы прямым попаданием в позицию врага, — согласился Озол.

— Еще не отвык от военной терминологии? — усмехнулся Рендниек. — Да, пока враг на разбит наголову, мы должны чувствовать себя, как на фронте. А когда дело продвинется вперед и крестьяне приступят к организации первых колхозов, то в нашем уезде организацию первого колхоза я поручу тебе. Помни об этом и будь готов.

<p><strong>25</strong></p><p><strong>ПЯТИЛЕТКА НАЧАЛАСЬ</strong></p>

Из загса вышли четыре человека — новобрачные Ванаг и Зента и сопровождавшие их Озол и Мирдза.

— Будем мы сегодня продолжать работу? — сказал Озол с сомнением, но в его голосе все же прозвучала и просьба. — Правда, свадьба — не так уж часто повторяющееся событие. — Он с улыбкой посмотрел на Ванага и Зенту, пытаясь последними словами смягчить свой вопрос, который сам признавал нетактичным.

— Обязательно позанимаемся! — энергично отозвался Ванаг. — Что начато, то надо закончить. Не забудьте, что Зента последний день на своей секретарской работе. А Лайма Гаужен еще не освоилась, так что дело у нас может затянуться.

— Понимаю, почему новобрачные так рвутся на работу, — пошутила Мирдза, — не приготовили свадебного угощения и хотят как-нибудь вывернуться.

— От тебя ничего не утаишь! — засмеялась Зента, взяв Мирдзу под руку. Она не отпускала руки подруги, так как ей было неловко идти об руку с Петером по улице — в окнах видны были любопытные лица женщин. Никто еще не знал, что Зента с Ванагом поженились. Она и сама с этим еще не свыклась, ей казалось, что все смотрят только на них, и не хотелось давать пищу пересудам; пусть они двое знают о своем счастье, да еще такие близкие, хорошие люди, как Мирдза и ее отец. С облегчением она переступила порог исполкома — здесь было все привычно — комнаты, стены, здесь был ее кров. После возвращения из больницы она никак не могла заставить себя жить в своем домике, где все напоминало о трагической смерти матери. Она поселилась в комнатке Кадикиса, пустовавшей после его отъезда. Новый начальник почты был женатый человек и жил в другом месте.

Сегодня уже с утра они обсуждали план развития сельского хозяйства на этот год, которым началась великая пятилетка. Они знакомились с данными по каждому хозяйству в отдельности: сколько где неподнятой земли, сколько каждый мог бы еще вспахать и засеять. Перед этим Мирдза по поручению исполкома обошла со своими комсомольцами все дворы, зарегистрировала скот — и теперь точные сведения, собранные надежными людьми, очень пригодились. Кулакам ничего не удалось скрыть.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека «Пятьдесят лет советского романа»

Проданные годы [Роман в новеллах]
Проданные годы [Роман в новеллах]

«Я хорошо еще с детства знал героев романа "Проданные годы". Однако, приступая к его написанию, я понял: мне надо увидеть их снова, увидеть реальных, живых, во плоти и крови. Увидеть, какими они стали теперь, пройдя долгий жизненный путь со своим народом.В отдаленном районе республики разыскал я своего Ализаса, который в "Проданных годах" сошел с ума от кулацких побоев. Не физическая боль сломила тогда его — что значит физическая боль для пастушка, детство которого было столь безрадостным! Ализас лишился рассудка из-за того, что оскорбили его человеческое достоинство, унизили его в глазах людей и прежде всего в глазах любимой девушки Аквнли. И вот я его увидел. Крепкая крестьянская натура взяла свое, он здоров теперь, нынешняя жизнь вернула ему человеческое достоинство, веру в себя. Работает Ализас в колхозе, считается лучшим столяром, это один из самых уважаемых людей в округе. Нашел я и Аквилю, тоже в колхозе, только в другом районе республики. Все ее дети получили высшее образование, стали врачами, инженерами, агрономами. В день ее рождения они собираются в родном доме и низко склоняют голову перед ней, некогда забитой батрачкой, пасшей кулацкий скот. В другом районе нашел я Стяпукаса, работает он бригадиром и поет совсем не ту песню, что певал в годы моего детства. Отыскал я и батрака Пятраса, несшего свет революции в темную литовскую деревню. Теперь он председатель одного из лучших колхозов республики. Герой Социалистического Труда… Обнялись мы с ним, расцеловались, вспомнили детство, смахнули слезу. И тут я внезапно понял: можно приниматься за роман. Уже можно. Теперь получится».Ю. Балтушис

Юозас Каролевич Балтушис

Проза / Советская классическая проза

Похожие книги

Мальчишник
Мальчишник

Новая книга свердловского писателя. Действие вошедших в нее повестей и рассказов развертывается в наши дни на Уральском Севере.Человек на Севере, жизнь и труд северян — одна из стержневых тем творчества свердловского писателя Владислава Николаева, автора книг «Свистящий ветер», «Маршальский жезл», «Две путины» и многих других. Верен он северной теме и в новой своей повести «Мальчишник», герои которой путешествуют по Полярному Уралу. Но это не только рассказ о летнем путешествии, о северной природе, это и повесть-воспоминание, повесть-раздумье умудренного жизнью человека о людских судьбах, о дне вчерашнем и дне сегодняшнем.На Уральском Севере происходит действие и других вошедших в книгу произведений — повести «Шестеро», рассказов «На реке» и «Пятиречье». Эти вещи ранее уже публиковались, но автор основательно поработал над ними, готовя к новому изданию.

Владислав Николаевич Николаев

Советская классическая проза
Жестокий век
Жестокий век

Библиотека проекта «История Российского Государства» – это рекомендованные Борисом Акуниным лучшие памятники мировой литературы, в которых отражена биография нашей страны, от самых ее истоков.Исторический роман «Жестокий век» – это красочное полотно жизни монголов в конце ХII – начале XIII века. Молниеносные степные переходы, дымы кочевий, необузданная вольная жизнь, где неразлучны смертельная опасность и удача… Войско гениального полководца и чудовища Чингисхана, подобно огнедышащей вулканической лаве, сметало на своем пути все живое: истребляло племена и народы, превращало в пепел цветущие цивилизации. Желание Чингисхана, вершителя этого жесточайшего абсурда, стать единственным правителем Вселенной, толкало его к новым и новым кровавым завоевательным походам…

Исай Калистратович Калашников

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза