В гостях у дедушки и бабушки (Сборник рассказов)

Дедушка Егор Михайлович приехал на дребезжащих беговых дрожках, когда уже солнце было близко к закату. Увидев нас, он так же, как и бабушка, не выказал ни малейшего удовольствия по поводу нашего прибытия. Он явился не в духе, ввиду того, что крысы в амбаре съели кожух (овчинный тулуп). Об этом событии он рассказывал бабушке таким тоном, как будто бы дело шло о целом состоянии или о выгоревшей дотла слободе. Он жестикулировал и бранился на чём свет стоит.

— Как я поглядел — а в кожухе дырка! Такая дырка, что аж перст пролез. Вот этот самый перст.

Дедушка при этом поднёс бабушке указательный палец к самому лицу так близко, что та отшатнулась. Излив свой гнев и пожелав в заключение кому-то скиснуть, Егор Михайлович обратил наконец внимание и на нас, внуков, и сухо, ради одной формальности, спросил:

— Ну, как там у вас? Все ли живы и здоровы в Таганроге?

Получив ответ, он уже более не обращал на нас никакого внимания и выразил своё родственное расположение только тем, что сказал:

— Скоро чай пить будем.

Вслед за этим он деловым тоном заявил бабушке:

— К чаю армяшки придут два. Те самые, что через графскую землю овец прогоняют. Я с них пятьдесят целковых взял за прогон, за то, что отара вытопчет и съест. Смотри, мать, чтобы парадно было.

Бабушка, смертельно не любившая никакой парадности, связанной для неё с излишними хлопотами, недовольно промычала что-то и проворчала чуть слышно про себя:

— Поганым армяшкам, да ещё и парад!..

Нехай они скиснут.

К чаю действительно прибыло двое армян-гуртовщиков с огромными носами, в грязных рубахах и в истоптанных сапогах, сделавших, по-видимому, не одну сотню вёрст по степи. Пригласив их, дедушка выказывал этим своё благоволение, так как знал, что и сам получит от графини словесную благодарность и похвалу.

Чаепитие было действительно обставлено с некоторой парадностью. На середину двора был вынесен низкий круглый деревянный стол, ножки которого были ниже ножек обыкновенного стула. Вокруг уселись на скамейках, вроде тех, которые ставятся под ноги, дедушка, бабушка, Антоша и я. Для армян же, как для почётных гостей, были вынесены из дома два обыкновенных стула. По мнению дедушки и бабушки, это было парадно, но мы с Антошей едва удерживались от смеха и по временам довольно невежливо хихикали и фыркали. Очень уж комичен был вид армян, восседавших на стульях и испытывавших от такой высоты ужасное неудобство. По сравнению со всеми, сидевшими чуть не на корточках, они казались чем-то вроде громадных верблюдов. Посередине стола стоял маленький и давно уже не чищенный самоварчик. Сахар помещался в старой жестянке из-под монпансье. Чайник был без носка. Пили из разнокалиберных чашек, и пили вприкуску, стараясь кусать как можно громче.

— Угощай гостей, мамаша, — обратился Егор Михайлович к супруге, желая показать себя радушным хозяином.

— Кушайте, господа вирмешки (армяшки)! — угощала бабушка.

Армяне пили не спеша и всё время разговаривали между собою по-армянски и громко сморкались в пальцы. Но ни то ни другое, однако же, никого не стесняло, как не стеснило и то, что один из них вытер со лба пот подолом рубахи и при этом обнаружил довольно солидный кусок смуглого брюха.

— Что же ты, мамаша, не наливаешь гостю ещё? — указал дедушка на пустую чашку одного из армян.

— Будет с него. Он уже и так три чашки выпил, — недовольным тоном ответила бабушка.

Дедушка бросил на бабушку молниеносный взгляд, но армянин поспешил поблагодарить:

— Благодару. Давольно…

Антоша и я не выдержали и фыркнули, за что и удостоились от дедушки лестной аттестации:

— Дураки! Невежи! Не умеете себя при гостях держать. А ещё учёные!..

Дедушка Егор Михайлович никак не мог помириться с тем, что наши родители не сделали из нас лавочников и ремесленников, а отдали нас в гимназию. Поэтому он не упускал никогда случая ругнуть нас «учёными». Антоша и я, однако же, не придавали этому никакого значения. Оба мы в те времена были глубоко уверены в том, что дедушка во сто крат неразвитее и невежественнее каждого из нас. Дедушка же, в свою очередь, не раз предупреждал нашего отца:

— Не учи, Павло, детей наукам, а то станут умнее батька с матерью.

Когда армяне распрощались и ушли, наступил уже вечер — чудный, тёплый, тихий вечер. Гапка убрала со стола самовар и посуду, а дедушка и бабушка сейчас же заговорили о том, что пора идти спать. Вставали они с солнцем, а ложились с курами. Но мы с Антошей пришли в ужас. Стенные дешёвенькие часики в хатке стариков пробили только девять часов. В Таганроге в эти часы только начиналась настоящая жизнь после жаркого дня. Все высыпали на улицу. Из городского сада далеко разносились звуки оркестра. На большой улице — толкотня от гуляющих и наслаждающихся вечерней прохладой… А мы должны идти спать!..