В гостях у Джейн Остин. Биография сквозь призму быта

Это классическое описание сцены у смертного одра, свойственное XIX веку: заботливо упоминается добродетельность покойного и мирные обстоятельства его кончины. Сегодня нас удивляет скорее то, что в письмах, отправленных в последующую неделю, Джейн явно преуменьшает силу удара, который смерть отца нанесла ее жизни и жизни всей ее семьи. Перед нами пример того же стоицизма и той же покорности, какие демонстрировала Кассандра после смерти Тома Фаула. С нашей точки зрения реакция Джейн на эту утрату представляется чуть ли не бессердечием. Но в ту пору она воспринималась как похвальное смирение перед волей Господней. "Удар тяжел, — писала Джейн, — но нам остается тысяча утешений, которые способны его смягчить". В числе этих утешений:

…память о том, что он почти не страдал — сравнительно с другими случаями. Он лежал, почти не чувствуя положения, в коем пребывал, и потому был избавлен от боли расставания с жизнью. Он отошел в мир иной почти во сне. Матушка самым отважным образом старается перенести это потрясение — она была к нему порядком приуготовлена. Мы видим благословение в том, что недуг не терзал его долго. С нами были дядюшка и тетушка, они оказали нам всевозможные добрые услуги. А завтра, надеюсь, мы будем иметь утешение видеть рядом и Джеймса.

Как и полагалось в тогдашнем обществе, обязанностью (и даже привилегией) дочерей мистера Остина было находиться рядом с ним в его преклонные годы и стать свидетелями его смерти. Они же после его кончины занимались устройством его дел, в том числе касающихся их отсутствовавших братьев. Джейн написала Фрэнку, какие из личных вещей отца отложила для него мать: "компас и солнечные часы" в футляре, а также (неожиданный переход к совсем уж прозаическим деталям) пару ножниц.

В первые дни после отцовской кончины Джейн использовала для запечатывания писем привычный красный воск, но через неделю сумела раздобыть черный. Такова была традиция, позволявшая получателю, даже не вскрыв письмо, понять, что пришли дурные вести. Новость о смерти мистера Остина заставила обитателей Годмершэм-парка надеть "траур по дедушке Остину".

Мистера Остина, семидесяти трех лет от роду, похоронили рядом с тестем в фамильном склепе церкви Святого Свитина, где он некогда венчался. Позже его надгробный памятник перенесли наружу, и сегодня, так уж случилось, он соседствует на церковном кладбище с могильным камнем Фрэнсис Берни — романистки, которой он так восхищался. Сообщение о кончине мистера Остина было напечатано в "Бат кроникл", и многих его друзей оно застигло врасплох: никто не думал, что болезнь унесет его так скоро. Чарльз Паулетт перед отъездом из Бата заглянул на Грин-парк-Билдинг попрощаться с Остинами и изумился, когда "слуга сообщил, что хозяина нынче утром похоронили".

Разумеется, женская часть семейства Остин оплакивала его смерть, но перед ними, находившимися на его иждивении, встал вопрос о том, на что дальше жить. Он унес с собой в могилу финансовую безопасность жены и дочерей. Женщины попали в незавидное положение: с кончиной мистера Остина прекратилось поступление его доходов — десятин из двух бенефициев, Стивентона и Дина (за вычетом платы сыну Джеймсу за работу в этих приходах), а также небольшой ежегодной ренты. Аренда дома на Грин-парк-Билдингс была оплачена на три месяца вперед, но продлить ее им было не по средствам.

В завещании, составленном в 1770 году, мистер Остин все оставлял жене. У нее имелся собственный годовой доход в 122 фунта от семейного наследства в 3350 фунтов, вложенного в Компанию южных морей (выбор оказался неудачным и не оправдал возложенных на него надежд)[65]. Кассандра тоже получала годовой доход — проценты с тысячи фунтов, унаследованных от Тома Фаула. В общей сложности доходы миссис Остин, Кассандры и Джейн теперь составляли всего 210 фунтов в год.