Братья Джейн и Кассандры пообещали объединить финансовые усилия, чтобы обеспечить сестрам приличное житье. Эдвард обещал давать им по 100 фунтов в год (он мог позволить себе гораздо больше), а Генри, Фрэнк и Джеймс — по 50 фунтов. Фрэнк вначале предложил 100 фунтов, но миссис Остин, зная о его не слишком благополучном материальном положении, уговорила его уменьшить сумму вдвое. А что же младший брат, Чарльз? Вероятно, он сказал, что ему нечего выделить сестрам. "Сожги письмо Чарльза", — советует Генри: типичное для Остинов стремление не выносить сор из избы. Любое свидетельство внутренних семейных разногласий должно было быть уничтожено.
На доход в 460 фунтов в год Джейн с Кассандрой могли сохранить привычный уровень жизни. Они по-прежнему в материальном смысле всецело зависели от других, пусть не от отца, а от братьев. В эту ловушку часто попадали представительницы их круга. В апреле 1805 года умерла мать Мэри и Марты Ллойд, урожденная мисс Крейвен. В один из трудных периодов своей жизни эта леди попыталась жить лишь на проценты с капитала, составлявшего 500 фунтов. Она устроилась на работу в школу для девочек в Тьюксбери, платила "за стол и кров, помогала присматривать за питомицами и тайно занималась несложным шитьем". Ей приходилось действовать украдкой: "никто не должен был узнать, что мисс Крейвен зарабатывает портняжным ремеслом". Мисс Крейвен постаралась поскорее вырваться из школы — она переехала сначала к брату, а затем — к тетке, после чего вышла замуж и стала матерью Мэри и Марты.
В новых жизненных обстоятельствах Остинам пришлось пойти на некоторые перемены. Содержать трех слуг они больше не могли: миссис Остин следовало "оставить себе одну горничную и переселиться в меблированные комнаты". Это слова из письма Генри. Теперь братья стали главными в семействе Остин и указывали своим родственницам, как им жить. 25 марта 1805 года три женщины перебрались в более дешевый и шумный дом, расположенный в центре Бата по адресу Гей-стрит, 25.
"Ей будет там вполне удобно, — писал Генри брату Фрэнку. — Жилье поменьше подойдет им не хуже… Думаю, матушка и сестры будут жить так же обеспеченно, как прежде. Они не будут страдать от каких-либо лишений. Более того, они смогут иногда выезжать куда-нибудь для поправки здоровья — или наносить визиты друзьям".
О, эгоистичный Генри! Как он напоминает жестокосердную невестку из "Чувства и чувствительности", которая сбывает с рук своих родственниц, лишившихся наследства, снабдив их добрыми напутствиями — и, в сущности, больше ничем. "Они ведь могут жить так дешево! — восклицает она. — Ведение хозяйства расходов вообще не потребует. У них не будет ни экипажа, ни лошадей. Прислуги почти никакой. Принимать у себя и ездить по гостям им незачем. Так какие же тут расходы? Только представь себе, как отлично они заживут!" На самом деле она поступала чудовищно, обрекая сестер мужа существовать на 500 фунтов в год (между прочим, это
Подобно миссис Дэшвуд, братья Джейн испытали облегчение, "решив" проблему своих родственниц. "Полагаю, она [миссис Остин] станет каждый год проводить лето в деревне, со своей родней и своими детьми, а на зиму перебираться в Бат, во вполне комфортабельное жилье", — довольно туманно пишет Джеймс брату Фрэнку.
Он обрекал (во всяком случае, у нас складывается такое впечатление) на убогое существование своих сестер, чувствующих себя гостями в чужом доме, вынужденных постоянно беспокоиться, не надоели ли они хозяевам, не говоря уже о других обстоятельствах, связанных с отсутствием собственного гнезда. "Мне было бы неудобно оставаться… дольше начала следующей недели, — пишет Джейн об одном из таких визитов, — по причинам, связанным с одеждой". Теперь она часто волнуется о том, как бы "никому не помешать". Жизнь на положении бедных родственников должна была начаться для них очень скоро. Эдвард уже пригласил их на лето в Годмершэм.
Перед лицом несчастий одинокие леди сплотились. Марта Ллойд, только что похоронившая мать, тоже лишилась дома. Проведя лето в Годмершэме, Марта ("друг и сестра в любых обстоятельствах") присоединилась к Джейн, Кассандре и миссис Остин в Уэртинге, а затем в Бате, и на протяжении следующих двадцати лет жила вместе с ними. "Я люблю Марту как никогда", — писала Джейн. Теперь дамы сражались против жестокого мира уже не втроем, а вчетвером.