В гостях у Джейн Остин. Биография сквозь призму быта

Джеймс Эдвард Остин-Ли, вероятно, не испытывал потребности в утешении, даруемом доскональным перечислением мелочей домашнего быта, — он их просто не замечал, — а потому крайняя банальность этих писем оставляла его равнодушным. Но нас она по-настоящему радует. Мы ликуем вместе с Джейн, когда она отмечает: "Я так рада услышать про мед… Вчера я о нем много думала. Дай мне знать, когда приступишь к новому чаю и к новому белому вину. Моя нынешняя утонченная жизнь [в Лондоне] пока не вселила в меня безразличие к таким материям. Я по-прежнему веду себя с ними как кошка, завидевшая мышь".

Помимо всего прочего, племянник Джейн не понял, что каждое письмо надо читать очень внимательно, поскольку все они написаны своего рода шифром. В те времена такие послания предназначались не только адресату, обозначенному на конверте. Их порой читали вслух (во всяком случае, отрывки) всей семье. Нередко это происходило за завтраком. Фрагментарность писем Джейн особенно подходила для того, чтобы таким образом делиться новостями с родными. Иногда читали вслух и все письмо целиком — как правило, аудиторией служило общество других женщин. "Твое письмо всем нам доставило удовольствие, — сообщает Джейн в одном из посланий 1813 года, адресованных Кассандре, — мы его, разумеется, полностью зачитали, притом я — трижды". Она прочла его всему годмершэмскому семейству, потом — гувернантке, с которой была особенно дружна, а затем — племяннице, которая не присутствовала при первом чтении. В других случаях получательнице письма следовало отнестись к нему с осторожностью: случалось, что лишь некоторые части послания годились для публичного оглашения. Когда Джейн и ее племянница Фанни обсуждали в письмах любовные увлечения последней, тетушка настаивала, чтобы Фанни включала в свои письма и другие, более нейтральные новости: "напиши хоть что-нибудь такое, что можно будет прочесть вслух или пересказать".

Так что эти письма, не будучи вполне приватными, не были и совершенно публичными — если только сам отправитель не давал на это разрешения. Подобные разрешения — очень важная тема, когда речь идет о позднейшей истории писем Джейн. Семейство Остин пришло бы в ужас, узнав, что послания тетушки подробнейшим образом анализируют целые поколения ученых: "Могу себе представить, как вознегодовала бы тетя Касса от одной мысли, что их [эти письма] читает и комментирует кто-либо из нас, племянников и племянниц, в том числе даже и внучатых", — писал один из представителей этой семьи. Несмотря на то что Кассандра уничтожила огромную часть писем Джейн, адресованных ей, около 160 таких посланий уцелело. Все они опубликованы. В первых изданиях были деликатно убраны многие нелицеприятные намеки на других членов семьи Остин, а также упоминания о различных низменных отправлениях человеческого организма. Почему Кассандра ввергла в небытие неизвестное нам количество писем? Вероятно, именно потому, что Джейн писала чудовищно грубые вещи о своей родне: узнав об этом, те могли бы обидеться. Кассандра предпочла самый надежный способ сохранения тайн сестры.

Джейн ломала и другие эпистолярные каноны: она великолепно умела высмеивать и пародировать особый стиль тогдашней женской корреспонденции с ее мелкими новостями и непринужденной болтовней. Иногда при этом она создавала "текст столь же причудливый и нелогичный", как произведения знаменитого мастера черного юмора и абсурда, драматурга-минималиста XX века Сэмюэла Беккета. В раннем произведении в письмах "Любовь и дружба" Джейн заставляет свою героиню Лауру лишиться разума после смерти мужа, погибшего в перевернувшемся фаэтоне. Глаза у нее "закатываются", и она теряет рассудок: "Взгляните на эту еловую рощу… Я вижу баранью ногу… Мне сказали, что мой Эдвард не умер, но меня обманули… они приняли его за огурец…"[44] Одно из реальных писем Джейн дает нам понять, что иногда она чувствовала себя такой же безумной, как Лаура: "Любопытно, наполнили ли эту чернильницу. Неужели мясник по-прежнему торгует по той же цене? Неужели хлеб не дешевле 2/6? Голубое платье Мэри! Матушка наверняка ужасно страдает". Георгианские леди не могли прямо объявить о том, что постепенно слетают с катушек: они сообщали об этом друг другу вот таким способом.

Еще одно замечательное достоинство писем Джейн — то, что они показывают нам, как ее первые выходы в свет дают ей пищу для написанных затем романов, антураж которых гораздо более реалистичен по сравнению с миром буйных девичьих грез, описанным в ту пору, когда весь ее опыт сводился к жизни в доме священника.