В гостях у эмира Бухарского

Домъ бека помѣщается въ крѣпости и обстановка его, быть можетъ въ зависимости отъ близости русской границы, отчасти смахиваетъ уже на русскій ладъ. Тутъ нашли мы и переносныя желѣзныя печи, и плотно затворящіяся двери, и рамы со стеклами въ окнахъ, и стекла эти были вставлены какъ слѣдуетъ, съ замазкой, а рамы прилажены къ филенкамъ вплотную, безъ щелей, въ которыя удобно можно просовывать пальцы, какъ было у насъ въ Шаарѣ и въ Бухарѣ. Нашлись тутъ и столы, устроенные на европейскій ладъ, на высокихъ ножкахъ, и нѣсколько буковыхъ стульевъ, и оттоманки съ шелковыми мутаками и подушками, устроенныя изъ эластическихъ сартовскихъ кроватей и покрытыя богатыми коврами. По всему замѣтно было, что хозяинъ любитъ жить чистоплотно и по возможности комфортабельно, а впослѣдствіи оказалось, что онъ и на счетъ тонкостей персидской кухни кое-что понимаетъ. По происхожденію онъ персіянинъ и приходится какимъ-то родственникомъ кушъ-беги, чрезъ котораго получилъ и настоящее свое мѣсто; самъ же по себѣ это человѣкъ очень любезный, обходительный, радушный и даже съ нѣкоторымъ какъ бы европейскимъ лоскомъ, — вѣроятно понатерся около нашихъ, вслѣдствіе частыхъ сношеній съ пограничными властями.

Все это было прекрасно, и только одинъ почетный караулъ не переставалъ смущать насъ за все время пребыванія въ Зіаеддинѣ. Угораздило же ихъ выставить его на дворѣ, какъ разъ противъ нашихъ оконъ и выходной двери, гдѣ и пару открытыхъ палатокъ рядомъ поставили, одну для офицера, другую для сарбазовъ. Чуть только подойдешь къ окну, сейчасъ, по вызову часоваго, весь караулъ выскакиваетъ вонъ и становится въ ружье для отданія чести. Машешь имъ рукой, уйдите молъ, не надо, а они все стоятъ и держатъ «на краулъ», пока не отойдешь отъ окошка. То же самое, но только еще стѣснительнѣе и комичнѣе выходило, когда кто-либо изъ насъ проходилъ чрезъ дворъ за какою-либо надобностью. Чуть завидятъ это сарбазы, тотчасъ же выстраиваютъ фронтъ въ томъ направленіи, куда отлучился вышедшій и стоятъ такъ съ ружьями «на краулъ» все время, пока тотъ не пройдетъ обратно въ комнаты.

— Уберите вы пожалуста этихъ сарбазовъ, совсѣмъ они тутъ ни къ чему не нужны, убѣждали мы приставовъ.

— О, нѣтъ, какъ это возможно! Мы вѣдь понимаемъ этикетъ и военную дисциплину. Это вы насъ нарочно испытать хотите? Нѣтъ, мы свое дѣло до тонкости знаемъ!

Вотъ поди тутъ и разговаривай съ ними!

Послѣ обѣда, оглядѣвшись въ своей комнатѣ, вижу на стѣнѣ нацарапана карандашемъ русская надпись. Что такое? Читаю:

«1881 года апрѣля 29 были уральскіе казаки здѣсь № 1-го, 50 человѣкъ с палковникомъ К-вымъ…»

А рядомъ приписка уже другою рукой:

«Тутъ мы получили троя одинъ халатъ, а то все самъ полъковникъ».

Протестъ, значитъ, на память «будущимъ». Охъ ужъ эти халаты!..

Вечеромъ опять былъ баземъ, но мы уже не ходили смотрѣть его.

1 февраля.

Размѣнялись съ бекомъ подарками и выѣхали въ дальнѣйшій путь въ семь часовъ утра. Бекъ лично провожалъ посольство до конца садовъ своего города. До Катта-Кургана остается только пятьдесятъ верстъ. Слава Богу!..

Дорога все время идетъ по густо заселенной мѣстности между кишлаками, орошаемыми изъ Нарыпая, но она гораздо хуже степной: тычки, ухабы и глубокія колеи даютъ себя — знать на каждомъ шагу, а въ особенности чувствительно приходится на переѣздахъ въ бродъ чрезъ канавы. Въ двадцати верстахъ отъ Зіаеддина лежитъ на пути торговое мѣстечко Миръ съ большимъ, незакрытымъ сверху базаромъ, населенное наполовину сартами, наполовину евреями, которые занимаются торговлей шелкомъ, то есть главнѣйшимъ образомъ его скупкой и перепродажей, а сарты торгуютъ преимущественно путевыми принадлежностями для проходящихъ каравановъ.

Въ селеніи Касагаранъ остановились для завтрака. Это было уже послѣднее «испытаніе», какому подвергло насъ бухарское гостепріимство, ради чего собственно и повезли насъ не по хорошей степной, а по самой отвратительной кишлачной дорогѣ. Прощайте же всѣ достарханы, шрупы, кебабы и жирные палау! По доброй охотѣ вѣроятно не скоро мы теперь за васъ примемся, хотя, слова нѣтъ, вкусны вы очень.

По выѣздѣ изъ Касагарана, свернули вправо въ открытую степь, и степью же, въ виду кишлаковъ, остававшихся въ лѣвой рукѣ, въѣхали въ русскіе предѣлы. На высокомъ бугрѣ, носящемъ имя Рамаджанъ, стоялъ пограничный столбъ, окрашенный въ спираль тремя знакомыми «казенными» цвѣтами, который и возвѣстилъ намъ съ полною точностью, что въ эту минуту мы уже въ Россіи. О, наконецъ-то!..