В гостях у турок

Полъ подъ куполомъ былъ покрытъ роскошными коврами и нкоторые изъ нихъ, боле свтлые, были, въ свою очередь, прикрыты циновками. То тамъ, то сямъ сидли на колняхъ, по восточному, опрокинувшись корпусомъ на пятки, молящіеся въ чалмахъ и фескахъ и, зажавъ пальцами уши, шопотомъ произносили молитву. Черноглазый турченокъ-подростокъ съ еле пробивающимися усиками въ европейскомъ костюм, но въ феск и безъ ботинокъ, тоже сидлъ на колняхъ, смотрлъ въ большую книгу, положенную передъ нимъ на скамеечк, и на распвъ читалъ стихи Корана. Поодаль отъ него помщался старый бородатый улемъ въ громадной чалм и халат, также на колняхъ, и поправлялъ его время отъ времени.

— Это сынъ какого-нибудь шамбеленъ или отъ паша учится у попа своего мусульманскому закону, пояснилъ Нюренбергъ, подвелъ супруговъ къ величественнымъ колоннамъ и сказалъ:- Вотъ восемь колоннъ изъ цльнаго порфира… Они были перенесены сюда изъ храма Солнца. Постойте, постойте, остановилъ онъ супруговъ, видя, что они невнимательно относятся къ колоннамъ. — Есть еще колонны. Вотъ… Эти взяты изъ другаго языческаго храма — изъ храма Діаны Эфесской.

Но и эти чудеса древняго искусства супруги удостоили только бглыхъ взглядовъ. Къ нимъ подошелъ рыжебородый халатникъ въ чалм, улыбнулся, молча поклонился по-турецки и поманилъ въ глубь храма, къ главному входу.

— Бакшишъ сорвать хочетъ, бакшишъ. Не ходите, остановилъ супруговъ Нюренбергъ и началъ перебраниваться по-турецки съ халатникомъ, но супруги все-таки пошли за халатникомъ.

Противъ главнаго входа онъ остановился, указалъ рукой на стну и прищелкнулъ языкомъ. Здсь на стн, надъ аркой, удаленной отъ купола, въ полумрак, супруги увидли сохранившееся не замазаннымъ изображеніе Святаго Духа въ вид голубя. Халатникъ, показавъ изображеніе, протянулъ уже руку и говорилъ:

— Бакшишъ, ефендимъ.

— Видите, видите!.. вскричалъ Нюренбергъ. — Вотъ ужъ онъ проситъ на чай. А зачмъ? Я самъ вамъ все покажу. Я всякаго уголки Ая Софія еще лучше его знаю.

Но халатникъ не отставалъ и заискивающе улыбаясь, твердилъ: «бакшишъ, эфендимъ».

Николай Ивановичъ сунулъ ему въ руку серебряную монетку въ два піастра.

— Если вы будете давать здсь всякому стараго дьячекъ — о, вы много денегъ отдадите, продолжалъ Нюренбергъ, подвелъ супруговъ къ блой стн и указалъ на слабый оттискъ руки съ пятью растопыренными пальцами. — Когда турецкаго войско взяло Константинополь, султанъ въхалъ въ Ая-Софія верхомъ по трупамъ несчастнаго христіаны, и вотъ на этаго самаго стна приложилъ своего рука съ кровью, разсказывалъ онъ. — И вотъ этого рука. Вы можете ее видть. Вотъ пальцы.

— И такъ съ тхъ поръ пятно и осталось? недоврчиво спросила Глафира Семеновна.

— Такъ и осталось, подмигнулъ Нюренбергъ и улыбнулся.

А Николай Ивановичъ сдлалъ нсколько шаговъ къ алтарному мсту и уже разсматривалъ дв гигантскія свчи, высящіяся по правую и лвую сторону алтаря, и манилъ къ себ жену.

— Глаша! Смотри, свчи-то! указывалъ онъ ей, поражаясь удивленіемъ.

— Да разв это свчи? Это колонны, отвчала Глафира Семеновна.

— Свчи, свчи, мадамъ, подтвердилъ Нюренбергъ. — И представьте себ, изъ самаго чистаго воскъ.

Передъ супругами были дв колоссальныя свчи въ четыре-пять сажень вышины и такого объема въ толщину, что двумъ взрослымъ людямъ еле-еле представлялась возможность обнять ихъ.

— Ну, у насъ на матушк Руси, я думаю, еще ни одинъ купецъ такихъ свчей не ставилъ, торжественно произнесъ Николай Ивановичъ. — Послушайте, Нюренбергъ, какъ-же он зажигаются?

— О, на этого есть особаго лстницы. Эти свчи зажигаютъ только въ самаго большущаго праздники.

— Да неужели он вс изъ воска? Я думаю, тамъ въ середин дерево, усумнилась Глафира Семеновна.

— Псъ… Что вы, мадамъ! Въ мусульманскаго мечеть можетъ по закону горть только настоящаго воскъ и оливковаго масло. А другаго матеріалъ — ни-ни.

И Нюренбергъ сдлалъ отрицательный жестъ рукой.

— Хотите турецкаго хорошаго ковры смотрть? спросилъ онъ. — Здсь есть на полу прикрытаго циновками ковры, которые десять, пятнадцать, двадцать тысячъ піастровъ стоитъ.

Николай Ивановичъ взглянулъ на жену. и отвчалъ:

— Ну, что ковры? Богъ съ ними! Мечеть осмотрли — съ насъ и довольно.

Подтвердила это и Глафира Семеновна, прибавивъ:

— Вдь мы не англичане. Намъ не надо каждый кирпичикъ на каждой колонн разсматривать, или плиты пола считать. Мы такъ… въ общемъ… Видли Софію снаружи и изнутри — ну и довольно. Гд выходъ?

Они начали выходить изъ мечети. Къ нимъ подскочилъ еще халатникъ — и тоже таинственно манилъ ихъ куда-то, но они уже не обратили на него вниманіе и Николай Ивановичъ только отмахнулся. Возвращаясь къ выходу, соломенныя туфли онъ уже несъ въ рукахъ, но никто на это его вольнодумство не обращалъ вниманія.

— Свчи уже очень удивительны! Замчательныя свчи! Царь-свчи! Какъ эти свчи отливали — вотъ что любопытно! повторялъ онъ нсколько разъ.

При выход ихъ окружили халатники и просили бакшишъ. Просилъ себ бакшишъ мальчикъ, у котораго хранились калоши и трость. Просилъ бакшишъ старикъ съ ларчикомъ, продавшій имъ входный билетъ.