В гостях у турок

— Каждый день. Это доходъ здшняго попы. Въ Караванъ-Сарай възжать на лошадяхъ нельзя. Мы должны здсь слзть.

Кучеръ остановилъ лошадей, супруги вышли изъ коляски и между рядами торговцевъ направились въ ворота. Крикъ поднялся страшный. Каждый торговецъ совалъ имъ свой товару и кричалъ во всю ширину глотки, размахивая руками, а одинъ черномазый турокъ съ повязанной по лбу русскимъ полотенцемъ феской, концы котораго, вышитые красными птухами, свсились ему на плечо, даже схватилъ Николая Ивановича за рукавъ, такъ что Николай Ивановичъ насилу отъ него вырвался. Супруги были уже у самыхъ воротъ, какъ вдругъ отъ одного изъ ларьковъ съ посудой раздался русскій выкрикъ:

— Господинъ московскій купецъ! Поддержите коммерцію!

Супруги вытаращили глаза и остановились. Кричалъ рыжебородый халатникъ въ большой блой чалм, перевитой съ узенькимъ кускомъ зеленой матеріи.

— Купите, вашего сіятельство, что-нибудь для своей барыни, продолжалъ онъ очень чисто по-русски и черезъ ларекъ съ посудой протягивалъ имъ съ чмъ-то пакетики. — Вотъ чай есть московскій, настоящее казанское яичное мыло есть.

— Князь? вырвалось у Николая Ивановича восклицаніе.

— Такъ точно-съ… Вашъ Казанскій… Будьте здоровы, а намъ поддержите коммерцію.

— Татаринъ? все еще недоумвая спрашивалъ его Николай: Ивановичъ.

— Вотъ, вотъ… Вашъ землякъ. Купите что нибудь, ваша свтлость.

— Глаша! Въ Константинопол около мечети соотечественникъ явился! обратился съ жен Николай Ивановичъ. — Надо у него купить что-нибудь на память. Въ Константинопол нашъ русскій татаринъ! И смотри, какъ чисто говоритъ по-русски!

— Съ малолтства на Хитровомъ рынк торговалъ, ваше степенство, такъ какъ же мн по-русски не говорить!

— Удивленъ! Пораженъ! покачалъ головой Николай Ивановичъ и улыбался.

— Здсь ихъ много бглаго изъ Россіи, шепнулъ ему Нюренбергъ.

Глафира Семеновна стояла уже около ларька и разсматривала посуду.

— Вотъ разв полдюжины этихъ кофейныхъ чашечекъ съ турецкими надписями купить, говорила она мужу, показывая миніатюрную чашечку. — Турецкія это? спросила она татарина.

— Турецкія, турецкія, мадамъ. Бери смло. Тутъ счастье на чашк написано.

— Почемъ?

— Всего по двугривенному. Зачмъ съ земляковъ запрашивать! Три піастра за чашку дадите — спасибо скажемъ.

Николай Ивановичъ вытащилъ золотой, разсчитывался за чашки и спрашивалъ татарина:

— Почему вы узнали, что мы русскіе?

— А шапка-то русская на голов. Да и весь видъ русскій… Совсмъ московскій видъ.

— А вотъ мы изъ Петербурга, а не изъ Москвы. Давно здсь въ Константинопол?

— Да ужъ лтъ пять будетъ.

— А отчего изъ Россіи ухалъ?

— Да ужъ очень народъ тамъ прижимистъ сталъ. Трудно торговать стало. Вотъ-съ пожалуйте сдачу съ вашего золотого. На піастры да на пары-то привыкли-ли считать? — задалъ вопросъ татаринъ и, когда супруги направились въ ворота мечети, крикнулъ имъ:- Счастливо оставаться, господа!

За каменной оградой. составляющей изъ себя навсъ съ каменнымъ поломъ и нсколькими спокойно текущими изъ стны фонтанчиками, было еще боле торговцевъ. Пестрота одеждъ была изумительная. Вс кричали и махали руками. Здсь уже продавали, кром сластей и посуды, и ярославскія красныя скатерти съ вытканными изреченіями: «не красна изба углами, а красна пирогами», «хлбъ соль шь, а правду ржь». Скатерти и салфетки висли надъ лавками и разввались въ воздух, какъ знамена. Между ларьками бродили, ведя за руки ребятъ, турчанки въ пестрыхъ фереджи (нчто врод капота мшкомъ, безъ таліи) и въ вуаляхъ. Ребятишки держали въ кулакахъ засахаренные фрукты, рахатъ-лукумъ, халву, откусывали отъ кусковъ и мазали ими губы, носъ и щеки. А среди торговцевъ и покупателей бродили тысячи голубей, выскакивая изъ-подъ людскихъ ногъ. Еще большія тысячи голубей сидли и ворковали на карнизахъ навсовъ, составляющихъ галлерею Караванъ-Сарая и ожидая подачекъ въ вид раскрошеннаго хлба отъ добровольныхъ дателей.

— Здшніе голуби кормятся на счетъ султана. Отъ дворцоваго управленія отпускается очень много мшковъ овса смотрителю мечети, но должно-быть очень немного попадаетъ здшняго голубямъ, разсказывалъ супругамъ Нюренбергъ. — Вы посмотрите, какого они голоднаго зври. Протяните вашего рука — и они тотчасъ сядутъ на руку, думая, что вы даете имъ маленькаго крошка. Два раза въ день выходитъ смотритель къ голубямъ и выноситъ маленькаго ящикъ съ овсомъ, а получаетъ для этого дла цлаго мшокъ овса. Только отъ публики они и питаются, а то улетли-бы. Протяните рука, мадамъ, протяните.

— Зачмъ буду ихъ обманывать? Вы мн лучше купите булку, и я съ крошками имъ протяну, сказала Глафира Семеновна.

Нюренбергъ сбгалъ за хлбомъ. Глафира Семеновна раскрошила его, раскидала, протянула руку съ крошками и цлое громадное стадо голубей слетло съ карнизовъ и окружило ее. Они садились къ ней на руки, на плечи, на голову.

— Видите, какъ они голодны, указывалъ на голубей Нюренбергъ. — Но за то смотритель, турецкаго попъ — о, какого онъ сытаго и толстаго человкъ!

— Ну, что-жъ, больше нечего здсь смотрть? спрашивалъ его Николай Ивановичъ.

— Нечего, нечего, эфендимъ. Извольте выходить за ворота. Сейчасъ подемъ въ знаменитаго Ая-Софію.