В гостях у турок

— Цлую ночь проклятыя собаки не дали спать. Воютъ, лаютъ, грызутся, жаловалась она. — Ужъ свтать начало, такъ я настоящимъ манеромъ заснула. И удивительное дло: днемъ голоса не подаютъ, а ночью цлый собачій концертъ устроили.

Началось умыванье. Закиплъ опять на парикмахерской спиртовой лампочк металлическій чайникъ. Супруги окончательно ршили не требовать больше чаю изъ буфета гостинницы. Глафира Семеновна начала вынимать платье изъ сундука.

— Здсь совсмъ весна. Солнце такъ и палитъ. Надо по весеннему одться. Надну и кружевную шляпку съ цвтами, которую купила въ Вн, говорила она.

— А я останусь въ своей барашковой скуфейк. Правду Нюренбергъ говоритъ, что она придаетъ мн больше солидности при здшнихъ фескахъ и французскихъ шляпахъ котелкомъ.

Къ одиннадцати часамъ супруги были уже одты, выходили изъ своей комнаты и въ корридор столкнулись съ Нюренбергомъ.

— А что-жъ вы мн счетъ-то, почтеннйшій? спросилъ его Николай Ивановичъ.

— Поздно теперь, эфендимъ. Пора хать мечети осматривать. Счетъ расходовъ я вамъ уже сегодня вечеромъ представлю сразу за два дня, отвчалъ Нюренбергъ. — А ужъ теперь позвольте мн на расходы два золотаго монета. Теперь мы подемъ въ такого мсто, гд везд бакшишъ. Бакшишъ направо, бакшишъ налво.

— Берите… Только я боюсь, какъ-бы намъ не сбиться…

— О, все записано! Каждаго вашего піастръ записанъ. Адольфъ Нюренбергъ честнаго человкъ и представитъ вамъ самаго подробнаго счетъ.

Лишь только супруги спустились внизъ на подъемной машин, какъ какъ нимъ подскочилъ прилизанный оберкельнеръ съ таблетками и съ карандашомъ.

— Et d'ejeuner, monsieur?.. обратился онъ къ Николаю Ивановичу. — Какой тутъ дежене, если мы демъ мечети осматривать! воскликнулъ тотъ по-русски. — Когда мы сть хотимъ, вы намъ сть не даете, а когда намъ некогда, съ дежене лзете.

— А обдъ, монсье? Въ восемь часовъ у насъ обдъ. Прикажете васъ записать на сегодня? догналъ Николая Ивановича оберкельнеръ уже у дверей.

— Нтъ, нтъ! И обда вашего не надо! замахалъ руками тотъ. — Керосиновымъ свтомъ только, фраками да хорошей посудой кормите, а супу по полтарелк подаете, да рыбку величиною съ колюшку. Я у васъ и жить-то не хочу въ гостинниц, не только столоваться! Надоли вы мн хуже горькой рдьки своими лощеными харями во фракахъ!

Оберкельнеръ отскочилъ въ недоумніи. Супруги вышли на подъздъ и стали садиться въ экипажъ, но съ нимъ ринулся швейцаръ съ развернутыми веромъ какими-то билетами и говорилъ по-французски:

— Сегодня, монсье, у насъ въ салон въ девять часовъ большой концертъ…

Услыша слова «салонъ» и «гранъ концертъ», Николай Ивановичъ и на швейцара закричалъ:

— Пошелъ прочь! Какой тутъ концертъ! Ну, васъ съ лшему! Ужъ и безъ того заставляете постояльцевъ жить по нотамъ.

Экипажъ помчался, а швейцаръ такъ и остался стоять съ развернутыми веромъ билетами.

Спускались внизъ по Большой улиц Перы, по направленію къ мосту, чтобы перехать въ Стамбулъ, гд, главнымъ образомъ, замчательныя мечети вмст съ стариннйшей изъ нихъ — святой Софіей — и сосредоточивались. Нюренбергъ, сидя на козлахъ, обернулся къ супругамъ и сказалъ:

— Если я вамъ покажу прежде всего нашего знаменитаго мечеть Ая-Софія, то вамъ остальныя мечети будетъ не интересно ужъ и смотрть. А потому посмотримъ сначала Ени-Джами или Валиде-Джами, какъ хотите ее называйте. Это тоже стариннаго и замчательнаго мечеть. Она будетъ сейчасъ, какъ только мы передемъ Новаго мостъ. Этого мечеть построила мать Магомета IV въ семнадцатаго столтіе. Я могъ-бы вамъ прочесть отъ этаго мечеть цлаго ученаго лекція, но зачмъ? Скажу только, что Ени-Джами почти копія съ византійскаго стиль Ая-Софія. А съ Ени-Джами есть опять хорошаго копія мечеть Солиманіе. А съ Солиманіе еще копія мечеть Мехмедіе. Въ котораго годы он построены и какого султаны ихъ строили, вамъ говорить не надо?

— Нтъ, нтъ! Богъ съ ними! Вдь мы все равно забудемъ, махнулъ рукой Николай Ивановичъ.

— Такъ вотъ сейчасъ будетъ Ени-Джами. О, это замчательнаго постройка! Вся внутренность ея изъ пестраго персидскаго фаянсоваго изразцы. Ахъ, Богъ мой! Я и забылъ сказать вамъ самаго главнаго. Надлили вы на себя ваши калоши? воскликнулъ Нюренбергъ.

— А что? спросила Глафира Семеновна. — Я въ калошахъ.

— И очень хорошаго дла сдлали, мадамъ. Тогда вамъ не придется надвать стараго сквернаго туфли, когда вы войдете въ мечеть… Въ сапогахъ въ мечеть входить нельзя. Нужно или снять своего сапоги или надть туфли, которыя вамъ подадутъ. А такъ какъ вы въ калошахъ, то вы снимете своего калоши и это будетъ считаться, что вы сняли сапоги.

— А мн стало-быть придется туфли надвать? задалъ вопросъ Николай Ивановичъ. — Я безъ калошъ.

— Туфли, туфли. Соломеннаго туфли. А въ нихъ такъ неловко ходить, что вы будете на каждаго шагу спотыкаться. Ахъ, зачмъ вы не надли калоши!

— Но вдь вы не предупредили меня.

— Да, я дуракъ, большаго дуракъ. Впрочемъ, мы дадимъ турецкому попу бакшишъ, и вы наднете туфли на вашего сапоги, ршилъ Нюренбергъ.

— Пожалуйста, Афанасій Иванычъ, устройте. А вы сами-то въ калошахъ?