«Добрйшій Федоръ Васильевичъ, здравствуй! Пишу теб изъ знаменитаго турецкаго города, Константинополя, куда мы пріхали сегодня утромъ и остановились въ лучшей англійской гостинниц. Ахъ, что это за дивный городъ! Что это за прелестные виды! Сегодня мы этими видами любовались съ высоты знаменитый башни Галаты. На башню триста ступеней. Она выше Ивановской колокольни въ Москв и оттуда городъ виденъ, какъ на ладони. Глафира Семеновна еле влзла, но на половин лстницы съ ней сдлалось даже дурно, — вотъ какъ это высоко! А наверху башни пронзительный втеръ и летаютъ какія-то страшныя дикія птицы, которыя на насъ тотчасъ-же набросились и намъ пришлось отбиваться отъ нихъ палками. Одну я убилъ. Она такъ велика, что каждое крыло у ней по сажени. Говорятъ, он питаются трупами здшнихъ разбойниковъ, которыхъ турки за наказаніе кидаютъ въ море. А башня эта стоитъ на берегу моря. А морей здсь нсколько: виднется Черное море и вода въ немъ кажется черной, виднется Мраморное и вода бы мраморная, потомъ проливъ Босфоръ — и вода голубая, а затмъ Золотой рогъ и струи его при солнц блещутъ какъ-бы золотомъ.
Сегодня-же видлъ я и султана во всей его крас и величіи, когда онъ во время турецкаго праздника Селамлика показывался народу и възжалъ въ мечеть. Ахъ, какой это былъ великолпный парадъ! Смотрли мы на него изъ султанскаго дворца и удостоились даже турецкаго гостепріимства. Насъ приняли отъ имени султана двое настоящихъ турецкихъ пашей и угощали чаемъ, кофеемъ, фруктами и шербетомъ. Да и вино здсь пьютъ, а только по секрету, и съ однимъ пашой я выпилъ по рюмк мастики, турецкой водки. На вкусъ не особенно пріятная, но крпче нашей. Принимали насъ во дворц съ большимъ почетомъ, и султанъ, узнавъ, что мы русскіе, когда прозжалъ, отдльно отъ всхъ намъ поклонился и даже махнулъ рукой. Видли и султанскихъ женъ, когда он прозжали въ карет, видли евнуховъ, видли весь генералитетъ. Съ пашой однимъ я подружился и онъ звалъ меня въ гости и общалъ показать свой гаремъ. Побываю у него и напишу.
А затмъ все. Очень усталъ. Хочу ложиться спать.
Будь здоровъ, поклонись жен. Глафира Семеновна теб и ей также кланяется. Сегодня она цлый день опасалась, чтобы ее здсь не накормили лошадинымъ мясомъ, а теперь спитъ.
Желаю теб всего хорошаго. Твой Николай Ивановъ».
LXVIII
На утро супруги еще спали, а ужъ проводникъ ихъ стучалъ въ дверь и кричалъ изъ корридора:
— Эфендимъ! Десять часовъ! Вы хотли мечети хать смотрть! Экппажъ ждетъ у подъзда. Самаго лучшаго экипажъ досталъ. Вставайте.
— Сейчасъ, сейчасъ! Да неужто десять часовъ? откликнулся Николай Ивановичъ и принялся будить жену. — Афанасій Ивановичъ! Вы подождите насъ внизу и приходите такъ черезъ часъ. Мы должны умыться, одться и чаю напиться.
Глафира Семеновна поднялась не вдругъ.