В гостях у турок

— Une miniature de XVII si`ecle… отвчалъ онъ и продолжалъ ломанымъ французскимъ языкомъ:- Шестьдесятъ пять франковъ… Рдкая вещь… Мн давеча посл обда одинъ еврей сюда принесъ. Это портретъ кардинала.

— Всякую дрянь скупаетъ. Вотъ дуракъ-то! пробормотала по-русски Глафира Семеновна и вошла въ вагонъ машины.

Свистокъ — и супруги начали подниматься.

Въ корридор ихъ встртила опереточная горничная, вошла съ ними въ номеръ и стала помогать Глафир Семеновн раздваться. Она уже приготовила ей туфли и кретоновый капотъ, который лежалъ на постели. Глафира Семеновна отклонила ея услуги и сказала ей, чтобы она пошла и велла приготовить имъ чаю.

— Какъ? Такъ поздно чай? Разв мадамъ больна? удивленно произнесла горничная по-французски.

— Вотъ оселъ-то въ юбк! Мы пришли изъ театра, хотимъ пить, а она спрашиваетъ, не больна-ли я, что прошу подать чаю, перевела по-русски Николаю Ивановичу жена.

Тотъ вспылилъ.

— Te… Te… Дю те… Чаю! Чтобы сейчасъ былъ здсь те! Te и боку де ло шо!.. топнулъ онъ ногой и прибавилъ: — вотъ ефіопы-то!

Горничная скрылась, но вслдъ за ней явился лакей съ бакенбардами въ вид рыбьихъ плавательныхъ перьевъ и объявилъ, что теперь чаю подать нельзя, такъ какъ кухня и вс люди заняты приготовленіемъ ужина по случаю суаре-дансамъ, а если мадамъ и монсье желаютъ ужинать, то въ двнадцать часовъ можно получить ужинъ изъ четырехъ блюдъ за пять франковъ,

— Вонъ! — закричалъ на лакея взбшенный Николай Ивановичъ, когда Глафира Семеновна перевела ему французскую рчь. — Вдь это чертъ знаетъ что такое! Люди просятъ чаю, а они предлагаютъ ужинъ. Мерзавцы! Подлецы! И это лучшій англійскій отель! Нтъ, завтра-же вонъ изъ такого отеля! Передемъ куда нибудь въ другой. Да и не могу я видть эти фраки и натянутыя лакейскія морды! А горничная, такъ словно балетъ танцуетъ! Пируэты какіе-то передъ нами выдлываетъ. Два раза сегодня чай требуемъ и два раза почему-то его нельзя намъ подать!

— Не горячись, не горячись! — остановила его жена. — Теб это вредно. Сейчасъ я приготовлю чай… Хоть и трудно это, но приготовлю.

— Какъ ты приготовишь?

— Чайникъ у насъ есть, чай есть, сахаръ тоже… Есть и дв дорожныя чашки. Вода въ графин… Сейчасъ я вскипячу воду въ металлическомъ чайник на спиртовой машинк, на которой я грю мои щипцы для завиванія челки, и заварю чай…

— Душечка! Да ты геніальный человкъ! Вари, вари скорй! воскликнулъ Николай Ивановичъ, бросившись къ жен, обнялъ ее, потрепалъ по спин и прибавилъ:- Молодецъ-баба! Дйствуй!

И вотъ Глафира Семеновна, переоблачившаяся въ капотъ, кипятитъ на спиртовой машинк воду. Стукъ въ дверь. Входитъ горничная, въ удивленіи смотритъ на приготовленіе кипятку, улыбается и сообщаетъ, что если мадамъ и монсье хотятъ пить, то можно подать вино и шипучую воду.

— Проваливай! Проваливай въ свой кордебалетъ! кричалъ ей по-русски Николай Ивановичъ и махалъ рукой.

Горничная быстро произноситъ «доброй ночи», кладетъ на столъ лоскутокъ бумажки и опять исчезаетъ. Николай Ивановичъ беретъ лоскутокъ и читаетъ. На немъ карандашомъ написано по-французски: «чай и кофе отъ 8 часовъ до 10 часовъ утра, въ 1 часъ дня — завтракъ, въ 6 часовъ вечера чай, въ 8 часовъ обдъ».

— Смотрите, пожалуйста, косвенный выговоръ длаютъ, какъ смли спросить въ непоказанное у нихъ время чай и прислали письменный приказъ, какъ намъ жить слдуетъ! Ахъ, скоты! Нтъ, вонъ изъ этой гостинницы. Ну, ихъ къ черту! Не желаю я жить по нотамъ.

Черезъ полчаса супруги пили чай. Николай Ивановичъ съ жадностью пилъ горячую влагу въ прикуску и говорилъ жен:

— И право, такъ лучше… Какой прелестный чай… Одинъ восторгъ, что за чай!.. Вдь я у себя въ складахъ и въ кладовыхъ, въ Петербург, всегда такой чай пью, чай, заваренный прямо въ большомъ чайник. Артельщикъ пойдетъ въ трактиръ и заваритъ. Ты и завтра утромъ, душечка, приготовь такой-же… сказалъ онъ жен.

— Хорошо, хорошо. Но каково стоять въ гостинниц перваго ранга и самимъ себ приготовлять чай на парикмахерской машинк!

Черезъ четверть часа Глафира Семеновна укладывалась въ постель, а Николай Ивановичъ, продолжая еще сидть около стакана, принялся писать письмо въ Петербургъ къ своему родственнику, завдующему его длами. Въ комнат было тихо, но съ улицы раздавался заунывный и несмолкаемый лай собакъ. Нкоторыя собаки, не довольствуясь лаемъ, протяжно завывали. Изрдка слышался и жалобный визгъ собаки, очевидно, попавшей въ свалку и искусанной противниками.

Николай Ивановичъ писалъ: