В гостях у турок

— Самаво древняго желетка отъ самаго древняго сербскій царь! Отъ девятой столтій! Купите, ваше превосходительство!

— Ничего намъ не надо! Ничего. Пропустите пожалуйста! оттолкнулъ его тотъ, проходя въ корридоръ гостинницы, но еврей бжалъ за нимъ сзади, совалъ Глафир Семеновн въ руки кинжалъ въ бархатныхъ ножнахъ и предлагалъ:

— Купите, мадамъ, супругу для кабинетъ! Дамаскова сталь ятаганъ отъ янычаръ. Янычарскаго кинжалъ — и всего только сорокъ динаровъ бумажками.

— Зачмъ намъ такая дрянь? Этой дряни у насъ и въ Петербург на толкучк много, сказала Глафира Семеновна, сторонясь отъ еврея и вошла въ отворенную мужемъ дверь своего номера. — Вотъ неотвязчивый-то! Сюда прилзъ, прибавила она.

А еврей кричалъ изъ-за двери:

— Таково янычарсково кинжалъ въ Петербург на толкучк? Пхе… Прідутъ господа англичане — мн сто динаровъ дадутъ, но я хотлъ услужить для хорошего русскаго соотечественникъ. Мадамъ! хотите самова лучшаго турчанскій головной уборъ?

Супруги ничего не отвчали, и еврей умолкъ.

— Какъ онъ могъ узнать, гд мы остановились? удивлялся Николай Ивановичъ. — Вдь мы не говорили ему своего адреса.

— А у извощика. Помнишь, онъ вышелъ насъ провожать на улицу и сталъ что-то по-сербски разспрашивать извощика, отвчала Глафира Семеновна. — Ну, надо укладываться, сказала она, снимая съ себя пальто и шляпку. — И для кого я наряжалась сегодня, спрашивается? Кто меня видлъ? Нтъ, я отъ братьевъ-славянъ узжаю съ радостью. Совсмъ я разочарована въ нихъ. Ни сами они не интересны и ничего интереснаго у нихъ нтъ.

— А вотъ болгары, можетъ быть, будутъ интересне сербовъ. Вдь въ сущности настоящіе-то намъ братья т, а не эти. Эти больше какъ-то къ нмцамъ льнутъ. Почти вс они знаютъ нмецкій языкъ, мебель и постели у нихъ на внскій нмецкій манеръ, указалъ Николай Ивановичъ на обстановку въ комнат. — И даже давишній самый лучшій ихъ ресторанъ нмецкій. Вдь блобрысый-то давишній буфетчикъ, что за стойкой стоялъ, нмецъ. — Нтъ, я увренъ, что болгары будутъ совсмъ на другой покрой.

— Ну, прощай Блградъ!

Глафира Семеновна сняла съ себя шелковое платье и принялась его укладывать въ дорожный сундукъ. Николай Ивановичъ, помня наставленіе звонить три раза, чтобы вызвать кельнера и потребовать отъ него счетъ, позвонилъ три раза, но явилась косматая «собарица».

— А гд-же кельнеръ вашъ? Я три раза звонилъ, спросилъ онъ. — Ну, да все равно. Счетъ намъ, умница, мы узжаемъ часа черезъ два.

«Собарица» таращила глаза и не понимала.

— Счетъ, счетъ… повторилъ Николай Ивановичъ, показывая на ладони, какъ пишутъ. — Счетъ за соба (т. е. комната), за ду, за чай, за кофе… Поняла?

— А! Мастило и перо! Добре, господине, кивнула она, убгая за дверь и черезъ минуту явилась съ чернильницей и перомъ.

— Да разв я у тебя это спрашивалъ? Ступай вонъ! крикнулъ Николай Ивановичъ на «сабарицу» и отправился внизъ къ швейцару за счетомъ.

Черезъ нсколько времени онъ явился, потрясая листикомъ бумажки.

— Рачунъ — вотъ какъ счетъ называется по-сербски, проговорилъ онъ, показывая жен. — Вотъ тутъ напечатано.

— Ну, что, сильно ограбили? спросила жена.

— Нтъ, ничего. За свчи и лампу два динара поставили, за вчерашнюю ду и чай восемь динаровъ, а за прислугу и постели ничего не поставили.

— Еще-бы за эдакую прислугу да что нибудь ставить!

— Но зато за отопленіе цлый динаръ поставленъ.

— Какъ за отопленіе? Мы даже и не топили.

— А давеча утромъ-то малецъ въ опанкахъ связку дровъ притащилъ — вотъ за это и поставлено. «Ложенье» по ихнему. Тутъ въ счет по-сербски и по-нмецки. «Хицунгъ — ложенье». Ну, да чертъ съ ними! Только-бы поскоре выбраться отсюда. Я черезъ часъ заказалъ карету Подемъ на желзную дорогу пораньше и поужинаемъ тамъ въ буфет. Авось, хоть въ желзнодорожномъ-то буфет насъ получше покормятъ!

Поздъ, отправляющійся въ Софію и Константинополь, приходилъ въ Блградъ въ девять часовъ съ половиной, а супруги въ семь часовъ узжали ужъ на желзную дорогу. Вытаскивать въ карету ихъ багажъ явился весь штатъ гостинничной прислуги и, что удивительно, даже тотъ «кельнеръ», котораго Николай Ивановичъ не могъ къ себ дозвониться, суетился на этотъ разъ больше всхъ. Онъ оттолкнулъ «собарицу» отъ Глафиры Семеновны, сталъ ей надвать калоши, вырвалъ изъ рукъ у Николая Ивановича трость и зонтикъ и потащилъ ихъ съ лстницы. Карета была что вчера и сегодня днемъ, на козлахъ сидлъ тотъ же длинноусый возница въ бараньей шапк. Прислуга отъ усердія буквально впихивала супруговъ въ карету. Наконецъ, вс протянули руки пригоршнями и стали просить бакшишъ. Виднлись съ протянутыми руками лица, совершенно незнакомыя супругамъ. Николай Ивановичъ, намнявшій уже въ дорогу никелевыхъ монетокъ по десяти пара, сталъ раздавать по три, четыре монетки въ руку, а швейцару сунулъ динаръ, за что тотъ наградилъ его превосходительствомъ, сказавъ:

— Захвалюемъ, екселенцъ!

— Гайда! крикнулъ возниц кельнеръ, когда раздача кончилась, и лошади помчались.