В гостях у турок

— Кричите ура! Вотъ вамъ еще на драку! проговорилъ Николай Ивановичъ, обращаясь къ собравшимся извощикамъ и кинулъ имъ горсть стотинокъ на мостовую, но прокуроръ, бывшій мене пьянъ, схватилъ его подъ руку и потащилъ въ зданіе станціи.

Глафира Семеновна слдовала сзади, чуть не плача, и бормотала по адресу мужа:

— Пьяный безобразникъ! Срый мужикъ! Бахвалъ безстыдный!

Николай Ивановичъ, слыша эти слова, оборачивался къ ней и говорилъ заплетающимся языкомъ:

— Пусть прокуроръ посадитъ меня въ кутузку, если я пьяный безобразникъ! Пусть! А если онъ не сажаетъ, то, стало быть, онъ очень хорошо понимаетъ, что это не безобразіе, а славянское единство. Прокуроръ! Степанъ Мефодьичъ! Вдь это славянское единство? Правильно я? — приставалъ онъ къ прокурору.

— Идемте, идемте… Поздъ изъ Вны въ Константинополь прибылъ уже и надо садиться, а то опоздаемъ! — торопилъ его прокуроръ.

— Нтъ, я желаю знать мнніе прокурора — славянское это единство или безобразіе? — Прокуроръ! Душка, скажи! — допытывался у прокурора Николай Ивановичъ и воскликнулъ:- Чувствую полное радушіе славянской души и хочу обнять всхъ братьевъ, а она: пьяное безобразіе!

Поздъ, дйствительно, уже пришелъ изъ Вны и минутъ черезъ десять долженъ былъ отправиться въ Константинополь, такъ что супруги и прокуроръ еле успли, съ помощью проводника изъ гостинницы, купить билеты, сдать свой багажъ и помститься въ купэ. Николай Ивановичъ опять сталъ «серебрить» бараньи шапки, принесшія въ купэ подушки и саки. Опять привтствія: «благодары», и «останете съ здравіе». Проводнику за его двухдневную службу Николай Ивановичъ далъ дв большія серебряныя монеты по пяти левовъ и сказалъ:

— Вотъ теб, братушка, на ракію и ребятишкамъ на молочишко! Не поминай лихомъ славянина съ береговъ Невы, и помни, какой такой русскій человкъ Николай Ивановъ сынъ Ивановъ!

Проводникъ такъ ему поклонился въ благодарность, что хлопнулъ картузомъ съ надписью «Метрополь» по полу вагона и произнесъ, весь сіяя:

— Прощайте, экселенцъ! Прощайте, ваше высокопревосходительство!

Поздъ тронулся.

— Стой! Стой! закричалъ Николай Ивановичъ. — Что-жъ мы газеты-то хотли купить, гд про меня напечатано!

И онъ даже вскочилъ съ мста, чтобъ бжать изъ вагона, но прокуроръ схватилъ его за руку и остановилъ:

— Куплены, сказалъ онъ, доставая изъ кармана газеты. — Я купилъ.

— А ну-ка, прочти и переведи. Вдь по-болгарски-то мы хоть и два пенснэ на носъ взднемъ, все равно ничего не поймемъ, хоть и русскими буквами писано.

Прокуроръ развернулъ одну газету и сталъ пробгать ее.

— Есть, сказалъ онъ. — Дйствительно, пишутъ про васъ, что вы дипломатическій агентъ, отправляющійся въ Константинополь въ русскую миссію съ какимъ-то порученіемъ. Затмъ сказано, что на предложенный вамъ вопросъ, съ какимъ именно порученіемъ — вы отказались приподнять завсу.

— Да, отказался. Съ какой-же кстати я буду отвчать, если я ничего не знаю!.. бормоталъ Николай Ивановичъ. — Ршительно ничего не знаю.

— Дале сказано, что вы съ особеннымъ восторгомъ отнеслись къ ныншнему повороту въ Болгаріи ко всему русскому, продолжалъ прокуроръ.

— А про самовары ничего не сказано?

— Есть, есть. Сказано. Напечатано, что вы высказывали удивленіе, отчего въ болгарскихъ гостинницахъ не распространенъ самоваръ.

— Ловко! Вотъ это хорошо, что сказано. Одобряю… Въ самомъ дл, какое-же это славянское единство, если безъ русскаго самовара! Глаша! Слышишь? Вотъ какъ о васъ! Знай нашихъ! Объ насъ даже въ газетахъ напечатано! обратился Николай Ивановичъ къ жен и хлопнулъ ее ладонью по плечу.

Глафира Семеновна сидла надувшись и чуть не плакала.

— Оставь, пожалуйста! Что за мужицкое обращеніе! Хоть господина-то прокурора постыдился-бы, проговорила она, отвернулась, и стала смотрть въ окно.

— Ого-го! Нервы? Ну, такъ и будемъ знать. Вотъ, господинъ прокуроръ, и хороша она у меня бабенка, покладистая для путешествія, а ужъ какъ нервы эти самые начнутся — только чорту ее и подарить, да и то незнакомому, чтобъ назадъ не принесъ.

— Дуракъ! Пьяный дуракъ! послышалось у супруги.

— Изволите слышать, какіе комплименты мужу!.. А все отъ нервовъ, кивнулъ Николай Ивановичъ на жену и сказалъ прокурору. — А ну-ка, что въ другой-то газет?.. Вдь меня разспрашивали два репортера.

Прокуроръ сталъ пробгать еще газету, ничего въ ней не нашелъ и развернулъ третью.

— Здсь есть. Здсь вы названы петербургскимъ сановникомъ. Сказано, что пріхали вмст съ супругой: Глафирой Семеновной, хвалите дешевизну жизни въ Софіи, удивляетесь ея незастроеннымъ улицамъ… разсказывалъ прокуроръ.

— Откуда онъ узналъ, какъ жену-то мою зовутъ! дивился Николай Ивановичъ. — Ахъ, да… Вдь я при немъ ее называлъ по имени и отчеству — вотъ онъ и записалъ. Вотъ и ты, Глаша, въ болгарскую газету попала! Неужто не рада? спрашивалъ онъ жену. — Теперь вся Болгарія будетъ знать, что у петербургскаго купца Николая Ивановича Иванова есть супруга Глафира Семеновна! Знай нашихъ! Живіо!

— Что ты кричишь-то! Вдь мы въ вагон… Рядомъ съ нами въ другомъ купэ пассажиры. Безстыдникъ! Скандалистъ! замтила ему Глафира Семеновна, не глядя на него.