— А я думалъ — русскій еврей. Но отчего-же вы говорите по-русски?
— Я родился въ Россіи, въ Польш, жилъ съ своего папенька въ Копенгагенъ, похалъ съ датскаго посольства въ Петербургъ, потомъ перешелъ въ Шведскаго консульство въ Америку. Попалъ изъ Америки въ Одессу и вотъ теперь въ Константинопол. Я и въ Каиръ изъ Египт былъ.
— А вры-то вы какой? Мусульманской?
— Нтъ. Что вра! Въ Америк не надо никакой вра!
— А зачмъ-же вы турецкую феску носите, если вы не магометанинъ?
— Тутъ въ Константинопол, эфендимъ, кто въ феск, тому почета больше, а я на турецкаго язык говорю хорошо.
Экипажъ поднимался въ гору. Толпа значительно пордла. Чаще начали попадаться шляпы-котелкомъ, цилиндры, барашковыя шапки славянъ, женщины съ открытыми лицами. На улиц виднлись ужъ вывски магазиновъ, гласящія только на французскомъ язык: «modes et robes, nouveaut'es» и т. п. Появились магазины съ зеркальными стеклами въ окнахъ. Начались большіе каменные многоэтажные дома.
— Грандъ Рю де Пера, сказалъ съ козелъ проводникъ. — Самаго главнаго улица Пера въ европейскаго часть города.
— Какъ? главная улица и такая узенькая! воскликнула Глафира Семеновна.
— Турки, мадамъ, не любятъ широкаго улицы. У нихъ мечети широкія, а улицы совсмъ узенькія. Да лтомъ, когда бываютъ жары, узенькаго улицы и лучше, он спасаютъ отъ жаркаго солнца.
— Но вдь сами-же вы говорите, что это европейская часть города, стало быть улица сдлана европейцами.
— А европейскаго люди здсь все-таки въ гостяхъ у турокъ, они продаютъ туркамъ моднаго товары и хотятъ сдлать туркамъ пріятнаго. Да для модный товаръ и лучше узенькая улица — на улиц цвтъ товара не линяетъ. Опять-же, мадамъ, когда въ магазин потемне, и залежалаго матерію продать легче.
— А здсь разв надуваютъ въ магазинахъ? Тутъ вдь все европейцы.
Проводникъ пожалъ на козлахъ плечами и произнесъ:
— Купцы — люди торговые. Что вы хотите, мадамъ! Везд одного и тоже.
— А турки какъ? Тоже надуваютъ?
— Турки самаго честнаго купцы. Они не умютъ надувать.
— То есть, какъ это: не умютъ? спросилъ Николай Ивановичъ.
— Увряю васъ, ваше благородіе, не умютъ. Турокъ запрашивать цну любятъ, за все онъ спрашиваетъ вдвое и съ нимъ всегда нужно торговаться и давать только третьяго часть, а потомъ прибавлять понемножку, но плохаго товаръ вмсто хорошаго онъ и въ самаго темнаго лавка не подсунетъ. Турокъ самаго честнаго купецъ! Это вся европейскаго здшняго колонія знаетъ. Вотъ армянинъ, грекъ — ну, тутъ ужъ какого хочешь будь покупатель съ вострыми глазами — наврное надуетъ. Товаромъ надуетъ, сдачей надуетъ.
— А мясники тутъ турки или европейцы? спросила Глафира Семеновна, увидавъ рядомъ съ моднымъ магазиномъ съ выставленными на окнахъ за зеркальными стеклами женскими шляпками, мясную лавку съ вывшенной на дверяхъ великолпной блой тушей баранины.
— Мясники, хлбники, рыбаки — везд больше турки, отвчалъ проводникъ. — Турки… А для еврейскаго народа — евреи.
— Но какъ здсь странно… продолжала Глафира Семеновна, смотря по сторонамъ на магазины и лавки. — Магазинъ съ дамскими нарядами за зеркальными стеклами, шелкъ, дорогія матеріи — и сейчасъ же бокъ-о-бокъ мясная лавка.
— Дальше по улиц, такъ еще больше все перемшается, мадамъ. Такого у турокъ обычай. А вотъ потомъ на базар въ Стамбул и не то еще увидите! Тамъ и головы брютъ, и шашлыкъ жарятъ, и шелковыя ленты и фаты продаютъ — все вмст.
— Да и здсь ужъ все перемшалось, сказала Глафира Семеновна.
И точно, роскошный французскій магазинъ чередовался съ убогой мняльной лавчонкой, по другую сторону магазина была мясная лавка, дале шло помщеніе шикарнаго кафе — и сейчасъ-же рядомъ съ кафе турецкая хлбопекарня, продающая также и вареную фасоль съ кукурузой, а тамъ опять модистка съ выставленными на окнахъ шляпками и накидками.
Экипажъ остановился около подъзда мрачнаго многоэтажнаго дома. На зеркальныхъ стеклахъ входныхъ дверей была надпись: «H^otel Per`a Palace».
— Пріхали въ гостинницу? спросилъ Николай Ивановичъ.
— Пріхали, эфенди, отвчалъ проводникъ, соскакивая съ козелъ.
L
Изъ подъзда выскочилъ рослый дтина, одтый въ черногорскій костюмъ, и сталъ помогать выходить изъ коляски прізжимъ, бормоча что-то по-турецки Адольфу Нюренбергу. Тотъ тоже вытаскивалъ изъ экипажа подушки, сакъ-вояжи, корзиночки. Супруги вступили въ подъздъ.
— Бакшишъ, эфендимъ! — крикнулъ имъ вслдъ съ козелъ кучеръ.
Проводникъ махнулъ ему рукой и сказалъ Николаю Ивановичу:
— Ничего не давайте, Я дамъ, сколько нужно, и потомъ вы получите самаго настоящаго счетъ.
Въ роскошныхъ сняхъ гостинницы, съ колоннами и мозаичнымъ поломъ, подскочили къ супругамъ два безукоризненно одтыхъ фрачника, въ воротничкахъ, упирающихся въ подбородокъ, и причесанные а ли капуль, одинъ съ бородкой Генриха IV, другой въ бакенбардахъ въ вид рыбьихъ плавательныхъ перьевъ, и спросили: одинъ по-французски, другой по-нмецки, въ какомъ этаж супруги желаютъ имть комнату.
— Пожалуйста, только не высоко, — отвчала Глафира Семеновна.