В гостях у турок

Собаки всполошились и бросились хватать выброшенные куски. Хватали и тащили прочь. Но вотъ на одинъ кусокъ бросилось нсколько собакъ и началась свалка. Пискъ, визгъ, грызня… Сильныя одолли слабыхъ, завладли кусками, а слабыя, хромая отъ только что нанесенныхъ поврежденій въ драк, стали отходить отъ нихъ.

Въ дверь стучали. Глафира Семеновна услыхала стукъ съ балкона, вошла въ комнату и крикнула: «антрэ!»

Вошли два лакея-фрачника съ мельхіоровыми подносами, торжественно державшіе ихъ на плеч, и опустили на столъ. На одномъ поднос стояли миніатюрныя дв чашечки изъ тонкаго фарфора, два миніатюрные мельхіоровые чайника, два такія-же блюдечка съ вареньемъ, два съ медомъ, блюдцо, переполненное сахаромъ, масло и булки. На другомъ лежали на двухъ блюдечкахъ англійскіе сандвичи и буше съ мясомъ и сыромъ, и помщались флаконъ съ коньякомъ, дв маленькія рюмки и разрзанный пополамъ лимонъ. Увидавъ все это, Глафира Семеновна поморщилась, пожала плечами и крикнула мужу на балконъ:

— Николай! Иди и пей англійскую ваксу чайными ложечками. Чай подали по англійски!

— Да что ты! вбжалъ въ комнату Николай Ивановичъ, увидалъ поданное, всплеснулъ руками и воскликнулъ:- Ахъ, Европа, Европа! Не понимаетъ она русскаго чаепитія! Кипятку, мерзавцы, подали словно украли! Тутъ вдь и на одинъ стаканъ не хватитъ. Вытаскивай скорй изъ корзинки нашъ металлическій чайникъ и дай имъ, чтобы намъ въ немъ принесли кипятку.

— Да ты посмотри, чашки-то какія принесли! Вдь это для куколъ и для канареекъ. Изъ такой чашки только канарейк напиться. Какъ ты будешь пить?

— Требуй большіе стаканы! Глясъ, глясъ… Гранъ глясъ… кричалъ Николай Ивановичъ лакеямъ.- Te а ля рюсъ, а не те англе.

Глафира Семеновна достала свой дорожный чайникъ и стала объяснять прислуг по-французски, что ей и ея мужу нужно для чаепитія.

LII

Супруги Ивановы не успли еще и чаю напиться, Глафира Семеновна только еще умывалась, сидла въ юбк и ночной кофточк и утиралась полотенцемъ, какъ вдругъ раздался стукъ въ дверь и возгласъ Адольфа Нюренберга: — Все устроено! Можно хать на Селамликъ! Готовы-ли вы? Экипажъ стоитъ у подъзда.

— Какъ: готовы? жена еще не одта, а я даже и не умывался, отвчалъ Николай Ивановичъ.

— Ахъ, Боже мой! Да вдь мы опоздаемъ и вы не увидите ни парада, ни султана! Въ одиннадцать часовъ будутъ закрыты вс улицы, ведущія къ мечети, а ужъ теперь половина одиннадцатаго. Намъ полчаса хать. Торопитесь пожалуйста. Иначе прощай Селамликъ! Прощай падишахъ!

— Да что-жъ вы не сказали, что надо торопиться! Даже не пришли къ намъ давеча въ номеръ.

— Помилуйте, я побжалъ, бшанаго собака, чтобы достать для васъ пропускъ. Взялъ экипажъ — лошади идутъ, какъ стараго черепахи, переслъ на другой. Бакшишъ направо, бакшишъ налво… Консула дома нтъ — я къ вице-консулу… Не пускаютъ. Бакшишъ швейцару, бакшишъ прислуг… Умоляю его, чтобы выдалъ билетъ. Далъ записку въ канцелярію. Я опять къ консулу. О, только Адольфъ Нюренбергъ и можетъ кататься колесомъ и кувыркаться въ воздухъ! Пожалуйста торопитесь, господинъ Ивановъ! Пожалуйста торопитесь, мадамъ! А то прощай Селамликъ!

— Да я сейчасъ, сейчасъ… суетилась Глафира Семеновна, застегивая на себ корсетъ. — Послушайте, Афанасій Ивановичъ, какъ одться? Откуда мы будемъ смотрть на церемонію?

— Изъ окна придворнаго дома. Тамъ будетъ и вашъ консулъ, тамъ будетъ и вашъ посланникъ и много именитаго господа, которые пріхали къ намъ въ Константинополь! кричалъ Нюренбергъ изъ корридора. — Падишахъ будетъ отъ васъ въ тридцать шагахъ, мадамъ.

— Такъ тогда я черное шелковое платье одну.

— Парадъ, мадамъ, парадъ. Чмъ больше будетъ у васъ парадъ, тмъ лучше. Будетъ многаго иностранцевъ: англичане, американцы, датчане, итальянцы.

— А мн какъ одться? спрашивалъ Николай Ивановичъ. — Если фракъ нужно, то я его съ собой не захватилъ.

— Надньте чернаго сюртукъ, надньте чернаго визитка и благо галстухъ. Только пожалуста скорй, иначе насъ къ мечети въ экипаж не пропустятъ и придется пшкомъ идти.

Супруги торопились, вырывали другъ у друга гребенку, чтобы причесаться, Николай Ивановичъ бранился и посылалъ всхъ чертей прачк, туго накрахмалившей сорочку, отчего у него въ ворот запонка не застегивалась. У Глафиры Семеновны оторвалась пуговица у корсажа и она стала зашпиливать булавкой.

— Да не вертись ты передо мной, какъ бсъ передъ заутреней! раздраженно кричала она на мужа. — Чего ты зеркало-то мн загораживаешь!

— Странное дло… Долженъ-же я галстухъ себ повязать.

А изъ корридора опять возгласъ Нюренберга:

— Пожалуйста, господа, поторопитесь! Опоздаемъ — прощай падишахъ!

Наконецъ супруги были одты. Глафира Семеновна взглянула на себя въ зеркало и проворчала:

— Не успла завить себ волосы на лбу и теперь какъ старая вдьма выгляжу.

— Ну, вотъ… И такъ сойдетъ. Султана прельщать вздумала, что-ли? Не прельстишь. У него и такъ женъ изъ всякихъ мастей много.

— Какъ это глупо! Дуракъ! огрызнулась на Николая Ивановича супруга и отворила въ корридоръ дверь.

Вошелъ Нюренбергъ и потрясалъ билетомъ.

— Вотъ нашъ пропускъ. Скорй, скорй! торопилъ онъ супруговъ и сталъ имъ подавать ихъ пальто.