В гостях у турок

Ближе къ мечети — и движеніе на улицахъ усилилось. Экипажи такъ и обгоняли другъ друга. Стали попадаться красивые черкесы всадники на лихихъ коняхъ, то тамъ, то сямъ тянулись старики турки верхомъ на маленькихъ осливахъ. Экипажъ супруговъ Ивановыхъ обгонялъ солдатъ, идущихъ съ оркестрами впереди, но безъ музыки. Вагоны конки шли чуть не шагомъ, кондукторы трубили въ рога во всю, по никто и не думалъ останавливать ихъ движенія, хотя улицы были совсмъ узки. Заслыша рожокъ конки, взводы идущихъ въ строю солдатъ тснились и давали дорогу для прозда.

хали по набережной Золотого Рога. Виднлся цлый лсъ трубъ и мачтъ паровыхъ и парусныхъ судовъ. Шла разгрузка и нагрузка. Тснота была страшная. Пришлось хать шагомъ. Собаки съ визгомъ выскакивали изъ подъ ногъ лошадей. Отряды солдатъ въ разныхъ формахъ показывались изо всхъ переулковъ, ведущихъ къ набережной. Въ нкоторыхъ мстахъ они уже разставлялись шпалерами по набережной. А движеніе конки не превращалось. Вагоны, нагруженные самой пестрой публикой, хоть и шагомъ, но не переставали двигаться при неустанныхъ звукахъ рожковъ. И что удивительно, не было безпорядка. Прохожіе и прозжіе сторонились, жались, останавливались, но все-таки пропускали вагоны конки. Этотъ порядокъ движенія не уклонился отъ наблюденія Николая Ивановича, и онъ тотчасъ-же указалъ на него жен.

— Вино запрещено — оттого, отвчала та. — Трезвые люди, никто не нализавшись. Вдь у насъ отчего лзутъ, напираютъ, давятъ другъ друга, толкаются? Отъ того, что какъ какой-нибудь праздникъ, какъ какая-нибудь церемонія — сейчасъ съ ранняго утра нальютъ себ глаза.

— И полиціи-то вдь не особенно много видно. Кой-гд только… продолжалъ удивляться Николай Ивановичъ.

— Ну, Какъ-же… Вотъ полицейскій стоитъ, а вотъ опять.

— Да что-же это, матушка, значитъ! Пустяки.

— Говорю теб, что трезвые люди. По ихъ закону вино и водка имъ запрещены — вотъ и порядокъ, повторила Глафира Семеновна. — Опять-же можетъ быть и боятся уже очень полиціи. А вдь у насъ народъ нахальный…

— Да чего тутъ бояться-то? Я даже не вижу, чтобы кого-нибудь, что называется, честью просили. Полицейскіе стоятъ и даже руками не машутъ, а не то, чтобы что нибудь… продолжалъ удивляться Николай Ивановичъ и спросилъ проводника:- Скоро прідемъ?

— Вонъ мечеть виднется.

Дйствительно, вдали высилась блая мечеть съ тонкой изящной лпной отдлкой, кажущаяся издали какъ-бы убранная вся кружевомъ. На тонкомъ высокомъ минарет виднлась черная точка имама, бродившаго по балкону. Войска пошли уже вплоть шпалерой. Стояла конница. Военныя формы были самыя разнообразныя, напоминающія и нашу русскую, и прусскую, и французскую. Экипажи начали останавливаться. Нюренбергъ вынулъ пропускной билетъ и сталъ помахивать имъ на козлахъ, вслдствіе этого экипажъ супруговъ Ивановыхъ пропустили дальше. Здсь уже не было тсно. Экипажъ помчался мимо рядовъ войскъ. Ихъ обгоняли коляски съ сановниками въ фескахъ и въ залитыхъ золотомъ мундирахъ. Сами супруги обогнали карету съ сидвшей внутри турецкой дамой въ модной шляпк съ цвтами, въ пенснэ и съ закутанною вуалью нижней частью лица. Экипажъ дамы былъ великолпный, съ иголочки, на козлахъ молодцоватый кучеръ въ англійской кучерской ливре и желтыхъ перчаткахъ, но въ феск. Рядомъ съ кучеромъ евнухъ. Нюренбергъ обернулся къ супругамъ Ивановымъ и тихо произнесъ:

— Это мадамъ супруга султанскаго шамбелена…

И онъ назвалъ имя сановника.

— Почему вы ее узнали? Вдь у ней лицо закрыто, сказала Глафира Семеновна.

— Я? Я по кучеру и по ея лакею знаю, отвчалъ Нюренбергъ.

Экипажъ подъхалъ къ мечети и прослдовалъ къ довольно скромному двухъ-этажному дому, находящемуся противъ мечети, окна котораго сплошь были открыты и въ нихъ виднлись мужчины и нарядно одтыя дамы. Коляска остановилась.

— Пожалуйте, пріхали…. Сходить надо. Вотъ изъ оконъ этого дома вы будете смотрть на церемонію, проговорилъ проводникъ, соскакивая съ козелъ, и сталъ помогать Глафир Семеновн выходить изъ экипажа.

LIV

Супруги Ивановы вышли изъ коляски и спшили отъ той военной пестроты, которая окружила ихъ. На площадк, около крыльца, ведущаго въ домъ, по которой имъ пришлось проходить, бродило и стояло множество военныхъ всхъ чиновъ и оружія. День былъ прекрасный, теплый и при солнечныхъ лучахъ ярко блестло золото, серебро и вычищенная сталь мундировъ.

Они остановились, но Нюренбергъ выбжалъ впередъ, махнулъ пропускнымъ билетомъ и заговорилъ:

— Пожалуйте, пожалуйте! Идите за мной. Вы будете смотрть изъ самаго лучшаго окна въ первомъ этаж. Московлу (т. е. русскій), сказалъ онъ какому-то, указывая на Николая Ивановича, военному, который заглянулъ въ пропускной билетъ.

Военный приложилъ ладонь къ феск на лбу и поклонился.