В гостях у турок

— Постой… Надо спросить, нтъ-ли у нихъ русскаго самовара, такъ пусть подастъ, — перебилъ жену Николай Ивановичъ. — Экуте… Ву заве самоваръ рюсъ?

Слуга удивленно смотрлъ и не понималъ.

— Самоваръ рюсъ… Te машине… Бульиваръ рюсъ… — пояснила Глафира Семеновна.

— Nous avons caviar russe, мадамъ, — произнесъ слуга.

— Ахъ, шутъ гороховый! — воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Мы ему про русскій самоваръ, а онъ намъ про русскую икру. И здсь, въ Турціи, полированные французы не знаютъ, что такое русскій самоваръ. Грабить русскихъ умютъ, а про самоваръ не имютъ понятія. Апорте те компле, пянъ блянъ, бутербродъ. Алле! — махнулъ онъ рукой слуг.

Слуга сдлалъ поклонъ и удалился.

LI

Въ комнату начали вносить багажъ. Багажъ вносили турки въ фескахъ. Костюмы ихъ были смсь европейскаго съ турецкимъ. Двое были въ турецкихъ курткахъ, одинъ въ короткой парусинной рубах, перетянутой ремнемъ, одинъ въ жилет съ нашитой на спин кожей и вс въ европейскихъ панталонахъ. Входя въ комнату, они привтствовали супруговъ Ивановыхъ по-турецки, произнося «селямъ алейкюмъ», размщали принесенныя вещи и кланялись, прикладывая ладонь руки ко лбу, около фески.

Николай Ивановичъ, знавшій изъ книжки «Переводчикъ съ русскаго языка на турецкій» нсколько турецкихъ словъ, отвчалъ на ихъ поклоны словомъ «шюкиръ», т. е. спасибо.

— Странное дло, сказалъ онъ жен. — У меня въ книжк есть даже фраза турецкая — «поставь самоваръ», а въ гостинниц не имютъ никакого понятія о самовар.

— Да вдь это европейская гостинница, отвчала Глафира Семеновна.

— Только вотъ ты всего боишься, а напрасно мы не остановились въ какой-нибудь турецкой гостинниц. Вдь ужъ всякія-то европейскія-то гостинницы мы видли и перевидли.

— Ну, вотъ… Выдумывай еще что-нибудь! Тогда-бы я ничего не пила и не ла.

— Баранину, пилавъ всегда можно сть.

— Какъ-же! А что они въ пилавъ-то мшаютъ?

Николаю Ивановичу пришло въ голову попрактиковаться въ турецкомъ язык, проврить, будутъ-ли понимать его турецкія фразы изъ книжки, и онъ остановилъ одного турка, принесшаго сундукъ, сдаго старика на жиденькихъ ногахъ и съ необычайно большимъ носомъ. Затмъ открылъ книгу и спросилъ:

— Мюслюманъ мы сынъ, я хрыстманъ?

— Мюслюманъ, эфендимъ, отвчалъ турокъ, оживляясь, и улыбнулся.

— Понялъ, радостно обратился Николай Ивановичъ. Я спросилъ его — мусульманинъ онъ или христіанинъ и онъ отвтилъ, что мусульманинъ. Попробую спросить насчетъ самовара. Самоваръ-Кайнатъ. Кайнатъ есть у васъ? Кайнатъ русъ? спросилъ онъ опять турка.

— А! Кайнатъ! Нокъ (то есть: нтъ), покачалъ тотъ отрицательно головой.

— И на счетъ самовара понялъ. Спрошу его — говоритъ-ли онъ по-нмецки… У меня въ книжк есть эта фраза… Нэмча лякырды эдермасинизъ?

— Нокъ, эфендимъ.

— И это понялъ! Глафира Семеновна! А вдь дло-то идетъ на ладъ. Кажется, я и безъ проводника буду въ состояніи объясняться по-турецки.

— Да брось пожалуйста… Ну, что ты какъ маленькій… Отпусти его… Мн надо переодваться, раздражительно проговорила Глафира Семеновна.

— А вотъ попрошу у него спичекъ. Пойметъ, тогда и конецъ. Кибритъ? Есть кибритъ? задалъ турку еще вопросъ Николай Ивановичъ и досталъ папироску.

Турокъ подбжалъ къ столу, на которомъ стояли спички, чиркнулъ одну изъ нихъ о спичечницу и поднесъ ему огня.

— Шюкиръ, поблагодарилъ его Николай Ивановичъ, закуривъ папироску, сунулъ ему въ руку монету въ два піастра и махнулъ рукой, чтобы онъ уходилъ,

Получивъ неожиданный бакшишъ, турокъ просіялъ, забормоталъ что-то по-турецки, сталъ прикладывать ладони къ сердцу и задомъ вышелъ изъ комнаты.

— Какой забавный старикъ! сказалъ ему вслдъ Николай Ивановичъ и прибавилъ:- Ну, теперь я вижу, что съ этой книжкой турки будутъ меня понимать.

Супруги стали оріентироваться въ комнат. Дв кровати были на внскій манеръ, желзныя, съ простеганнымъ пуховиком-ъодяломъ и все это, вмст съ подушками, было прикрыто простымъ турецкимъ ковромъ. Мебель была также внская, гнутаго дерева, но съ мягкими сидньями. Комната была съ балкономъ. Супруги вышли на балконъ. Балконъ выходилъ въ какой-то запущенный садъ, обнесенный ршеткой, за которой шла улица, и по ней тащился вагонъ конно-желзной дороги. Влво виднлась голубая полоска воды Золотаго Рога. Въ саду бродили и лежали сотни собакъ, пріютившись подъ кипарисовыми деревьями. Тутъ были и старые ободранные псы, угрюмо смотрящіе на веселыхъ подростковъ-щенковъ, затявшихъ веселую игру другъ съ другомъ, были и матери съ маленькими щенками, лежащія въ выкопанныхъ ямахъ. Вс собаки были одной породы, нсколько смахивающей на нашихъ сверныхъ лаекъ, но мене ихъ пушистыя и съ мене стоячими ушами и вс одной масти — желто-бурыя.

— Несчастныя… проговорила Глафира Семеновна мужу. — Вдь, поди, голодныя… И смотри, сколько изъ нихъ хромаетъ! А вонъ и совсмъ собака безъ ноги. Только на трехъ ногахъ… Въ особенности вотъ тхъ, которыя со щенками, жалко. Надо будетъ ихъ покормить. У меня осталось нсколько хлба и колбасы… Есть сыръ засохшій.

Она сходила въ комнату, вынесла оттуда дорожную корзинку и начала изъ нея выкидывать въ садъ все състное.